Ознакомительная версия.
Доктор опоздал минут на тридцать, но его это ни сколько не смутило. Еще одной странностью, воспринимаемой им как факт, было то, что когда бы он ни вошел в зал, фильм начинался только после того, как он занимал свое место.
Когда Доктор вошел в зал, искусствовед говорил, скорее всего, о режиссере.
— … и если б не та роковая порция паленой шмали… — услышал Доктор, входя в зал.
Что было бы, если бы режиссер не вмазался паленой дурью публика так и не узнала. К лектору подошел представительный мужчина, что-то шепнул ему на ухо и пожал руку.
Почувствовав руке свернутую купюру значительного достоинства (на деньги у него было чутье), лектор приободрился и сказал:
— Об этом можно говорить бесконечно, но лучше, думаю, перейти непосредственно к просмотру фильма, чтобы так сказать…
Зал ответил ему бурными аплодисментами. Что ни говори, а провожали его всегда с восторгом.
Погас свет. Начался сеанс. Доктор смотрел на руку, которая выводила: «Пользуясь случаем, хочу сказать» (см. главу 1) каллиграфическим почерком, и пытался представить, что смотрят его соседи. Ведь если Гробовщиков был прав (а Доктор играл со своей персональной матрицей, пытаясь периодически менять в ней некоторые детали — например, фамилию лектора), то каждый зритель смотрел свое собственное кино. И только он, Доктор, вынужден был каждый раз смотреть один и тот же фильм до одного и того же момента, а именно до той сцены, когда он входит в кинозал. Если бы фильм продлился дальше, он бы создал множество трудностей и противоречий, которые совершенно не вязались с печально известными Доктору постулатами квантовой механики. Увы, знания не только расширяют, но и сужают мир.
Надо будет сходить в кино, когда эта история подойдет к концу, решил Доктор. С другой стороны, где уверенность в том, что, будучи главным героем, он не будет убит, ведь нет никакой гарантии, что эта история не станет драмой. Он никогда не верил историям с первого взгляда, не досмотрев их до конца. В историях может быть все, что угодно как собственно и в жизни.
Доктор посмотрел на часы. Свободного времени больше не было, и он отправился на вечеринку к другу. Его друг адвокат праздновал очередную победу. Без всяких лекций Гробовщика он сумел построить свою личную матрицу так, что был преуспевающим модным адвокатом: Мир устроен так, что даже на адвокатов бывает мода. Подобно деньгам, он был моден всегда.
Как писал в одной из книг Гробовщиков, относительность времени легче всего наблюдать на вечеринках и званых обедах. Так, опоздав на день рожденья, можно прийти значительно раньше времени, а вернувшись раньше с работы, можно понять, что безнадежно опоздал.
Доктор пришел вовремя и, тем не менее, опоздал. Гости уже сидели за столом. Адвокат не любил долго ждать, когда выпивка была на столе. Можно заставлять ждать кого угодно, но только не божественный напиток, — любил говорить он.
— Я застал их врасплох, — хвастался адвокат, — они были готовы ко всему, как им казалось. Но к этому…
Как выяснилось, клиент обвинялся в надругательстве над трупом. Следствие учло все, кроме того, что труп в момент надругательства не был трупом. Это как раз и сумел доказать адвокат, а так как обвинения в убийстве никто не выдвигал, клиент был оправдан.
— Как у тебя с работой? — спросил адвокат Доктора, закончив свой рассказ.
— Терпимо, — ответил доктор.
— Тогда я к тебе пришлю одного клиента.
— Кого?
— Он из прокуратуры.
Доктор поморщился. Он инстинктивно не любил представителей силовых структур, как лиц, наиболее склонных к не спровоцированной агрессии.
— Да нет, он кайфовый мужик.
— Как звать?
— Леденец.
— Хорошее имя для мента.
— Он следователь прокуратуры.
— Тем более. С такой фамилией ему только в президенты баллотироваться.
Автор искренне соболезнует родственникам и близким пищевых продуктов, которые были съедены во время написания этой главы.
Коня! С конем…
С конем да хоть и в покер!
Подглава 1
Следователь прокуратуры Леденец сидел у себя за столом и читал анекдоты из рассылки, когда поступил телефонный звонок. Убийство. Он неохотно выключил компьютер, надел туфли, — когда его не беспокоили, он любил сидеть босиком, — и вышел из кабинета. По дороге он зашел в туалет, и только после этого спустился вниз, где его уже ждали старые «Жигули» с водителем и прокурором района. Машина долго отнекивалась, приводя всевозможные доводы, но настойчивость водителя (другой машины все равно не было) оказалась сильней, так что вскоре пару раз чихнув для приличия, двигатель завелся, и машина, бормоча про себя проклятия, отправилась к месту преступления.
По дороге обсуждалась сравнительная характеристика Масяни и жены начальника милиции, которые, по крайней мере внешне, выглядели как близнецы.
Покойный (увы, убийств без покойников не бывает) жил в частном доме в одном из районов светлого будущего. Ворота были открыты, а весь двор заполонили милицейские машины. Приехавшие вошли в дом. Леденец профессиональным взором отметил, чистоту и порядок, которые царили в доме до появления там сотрудников милиции.
К моменту их прибытия по дому уже бродили: дежурная следственно — оперативная группа УВД города в составе: ответственного по УВД, дежурного следователя, дежурного опера и дежурного эксперта — криминалиста; участковый инспектор милиции; судебный медик; родственники потерпевшего в лице бывшей жены и дочери; два ответственных лица из очень серьезного министерства.
Все, кроме работников министерства, были не в настроении. Родственникам по регламенту надлежало быть скорбными, а сотрудникам милиции и прокуратуры приходилось держать себя в руках, чтобы не ляпнуть чего лишнего (покойный был птицей слишком большого полета, чтобы можно было вести себя обычным образом: с шутками, весельем и пугающим посторонних цинизмом. К сожалению, ни родственники, ни люди из министерства не были расположены к проявлениям здорового юмора, который никогда еще не мешал работе, даже в похоронной компании).
Супруга и дочь покойного сидели в гостиной и сопели носами точно два плохих водопроводных крана. Дочка была симпатичной, но стервозной. Сука, — подумал о ней Леденец, но ничего не сказал. Жена симпатичной не была, что, тем не менее, не мешало и ей быть сукой. Их внешнее несоответствие друг другу не могло не навести Леденца, склонного к бытовой философии, на размышление о капризах и чудачествах природы. Он еще раз ощутил острый приступ досады: присутствие посторонних и ранг покойного делали невозможным обсуждение данного вопроса с коллегами. Выматерившись, опять же не вслух, он решил осмотреть тело в, так сказать, естественной обстановке.
Ознакомительная версия.
