Я поймал себя на том, что обгоняю Одноглазого. Эти похороны прежде смерти плохо на него повлияли. Без своей магии он слабеет и физически. Возраст сказывается. Я притормозил.
— Как вы с Гоблином — развлеклись по дороге всласть?
Одноглазый не то усмехнулся, не то скривился.
— Опять он тебя достал?
Их вражда тянется с незапамятных времен. Начинает каждую стычку Одноглазый, а выигрывает обычно Гоблин.
Он пробормотал что-то.
— Что? — переспросил я.
— Эй! — вскричал кто-то, — Свистать всех наверх! Тревога! Тревога!
— Второй раз за день? Какого беса?! — Одноглазый сплюнул.
Я понял, к чему он клонит. За последние два года тревогу не объявляли и двадцати раз. А теперь две за день? Невозможно.
Я кинулся за своим луком.
В этот раз мы рассыпались по кустам с меньшим шумом. Ильмо высказал свое очень болезненное неудовлетворение в нескольких личных беседах.
Снова солнце. Как удар. Вход в Дыру обращен на запад, и, когда мы выходили, свет бил нам в глаза.
— Ах ты, раздолбай проклятый! — орал Ильмо, — Что ты, твою мать, тут творишь?
На поляне стоял молодой солдатик, указывая в небо. Я поднял глаза.
— Проклятие, — прошептал я, — Дважды проклятие.
Одноглазый тоже увидел это.
— Взятые.
Точка в небесах поднялась повыше, сделала круг над нашим укрывищем, по спирали пошла на снижение. Внезапно качнулась.
— Да. Взятые. Шепот или Странник?
— Приятно видеть старых друзей, — заметил Гоблин, присоединяясь к нам.
Мы не видели Взятых с той поры, как достигли равнины. А до того они постоянно висели у нас на хвосте, гоня нас непрерывно все четыре года пути от самой Арчи.
Они — прислужники Госпожи, постигшие ее науку ужаса. Некогда их было десять. Во времена Владычества Госпожа со своим мужем поработила величайших из своих современников, сделав их своими орудиями: то были Десять Взятых. Когда четыре века назад Белая Роза победила Властелина, они легли в могилу вместе с ним, а два оборота Кометы назад восстали вместе с Госпожой. И в сражениях друг с другом — поскольку часть из них осталась верна Властелину — почти все погибли.
Но Госпожа создала новых рабов. Перо. Шепот. Странник. Перо и последний из прежних, Хромой, пали при Арче, когда мы сорвали попытку Властелина вернуться к жизни. Остались двое. Шепот и Странник.
Ковер-самолет качнулся, достигнув границы, за которой безмагия Душечки могла преодолеть его стремление к полету. Взятый развернулся, соскальзывая вниз, отлетел достаточно далеко, чтобы вновь подчинить себе ковер.
— Жаль, что он не полетел прямо, — сказал я. — И не рухнул камнем.
— Они не так глупы, — возразил Гоблин. — Они просто разведывают. — Он покачал головой, передернул плечами. Он знал что-то, чего не знал я. Наверное, выяснил что-то во время путешествия за пределы равнины.
— Назревает кампания? — спросил я.
— Ну да, — ответил он и рявкнул на Одноглазого: — А ты что там делаешь, филин слепой? В небо гляди!
Чернокожий пигмей не обращал внимания на Взятого. Он вглядывался в путаницу выточенных ветром утесов к югу от Дыры.
— Наша задача — выжить, — заявил Одноглазый так самодовольно, что ясно было — он собирается пометь Гоблина. — А это значит, что не следует отвлекаться на первый же цирковой трюк, который тебе покажут.
— Какого беса ты имеешь в виду?
— Имею в виду, что, пока вы гляделки проглядывали на того клоуна наверху, другой проскользнул за утесами и кого-то ссадил на землю.
Мы с Гоблином поглядели в сторону красных скал. Никого.
— Слишком поздно, — сказал Одноглазый. — Улетел. Но кому-то придется идти хватать лазутчика.
Одноглазому я верил.
— Ильмо! Иди сюда!
Я объяснил ему, в чем дело.
— Зашевелились, — пробормотал Ильмо, — А я только начал надеяться, что про нас забыли.
— Нет, не забыли, — возразил Гоблин. — Никак уж не забыли.
И снова я почувствовал — что-то у него на уме.
Ильмо оглядел пространство между нами и утесом. Он хорошо знал эти места. Как и все мы. В один прекрасный день наши жизни будут зависеть от того, кто знает их лучше — мы или противник.
— Ладно, — сказал он себе. — Посмотрим. Четверых возьму. Только с Лейтенантом посоветуюсь.
Лейтенанта по тревоге не тали. Он и еще двое стояли на страже у входа в жилище Душечки. Если враг и доберется до нее, то лишь через их трупы.
Ковер-самолет умчался на запад. Я удивился: почему твари равнины его не преследуют? Подойдя к менгиру, который заговорил со мной утром, я спросил об этом. Но вместо ответа менгир произнес:
— Начинается, Костоправ. Запомни этот день.
— Ладно. Запомню.
И я называю этот день началом, хотя часть этой истории произошла много лет назад. Это был день первого письма, день Взятого, день, когда пришли Следопыт и пес Жабодав.
Последнее слово менгир оставил за собой:
— Чужаки на равнине.
Защищать летающих тварей за то, что они не напали на Взятого, камень не стал.
Вернулся Ильмо.
— Менгир говорит, — сказал я, — что к нам могут пожаловать еще гости.
Ильмо поднял брови:
— Следующие часовые — ты и Молчун?
— Ага.
— Будь внимательнее. Гоблин, Одноглазый — ко мне!
Они пошептались втроем, потом Ильмо взял с собой четверых юнцов и пошел на охоту.
Когда наступила моя вахта, я вышел наверх. Ильмо и его людей я не заметил. Солнце стояло низко, менгир исчез, и тишину нарушал только шепот ветра.
Молчун сидел в тени тысячекораллового рифа; солнечные лучи, пробиваясь сквозь переплетение ветвей, усеивали его пятнами. Коралл служит хорошим укрытием. Немногие обитатели равнины не опасаются его яда. Для часовых местная экзотика опаснее врагов.
Я прополз, пригибаясь, между смертоносными колючками, чтобы присоединиться к Молчуну. Это высокий, тощий, немолодой мужчина; его черные глаза, казалось, видят мертвые сны. Я отложил оружие.
— Есть что-то?
Он покачал головой в кратком отрицании. Я разложил принесенные подстилки. Вокруг нас изгибались и карабкались вверх, на высоту в двадцать футов, коралловые ветви и веера. Видели мы только брод через ручей, несколько мертвых менгиров да бродячие деревья на дальнем склоне. Одно стояло у ручья, опустив в воду насосный корень, но, словно почувствовав мой взгляд, медленно отступило.
С виду равнина совершенно пуста. Есть обычные пустынные обитатели — лишайники и саксаул, змеи и ящерицы, скорпионы и пауки, дикие псы и земляные белки — но их немного. Встречаются они, как правило, там, где меньше всего нужны. Это и к другим обитателям равнины относится. По-настоящему странные вещи происходят именно в самый неподходящий момент. Лейтенант утверждает, что самоубийца может провести здесь много лет без малейших неудобств.
