— Как вино? — тотчас осведомился Иван Сергеевич.
— Я бы лучше чаю горячего хлебнул, — сказал я с извиняющейся улыбкой. — Зазнобило что-то…
Прокатило или нет? Или вопрос с алкоголем «на службе» не по поводу мандража? Или я все усложняю опять?
Приставу, впрочем, было не до меня.
— Прошу простить, бегу, Василь Васильич составит Вам компанию, — довольно вежливо пробормотал полицейский, поймав взгляд одного из своих помощников, и легкой рысью заскользил к выходу. В том смысле, что побежал почти, а на рысь он не очень похож. У рыси кисточки на ушах. А пристав сейчас всех прочих поставит на уши. Что-то, похоже, не срастается у него.
* * *
— Василий Васильевич Каменецкий, — представился молодой пришлый в приличном сером костюме аж с жилетом и в фиолетовом галстуке-бабочке в мелкий, почти незаметный белый горошек. — Старший агент Сыскного отдела Департамента безопасности.
Вот помощничек у пристава! Во попал, так попал! И что дальше?
Видимо этот вопрос отразился на моем лице, потому что агент заговорил, улыбаясь во все тридцать два зуба:
— Мне поручено провести расследование преступления, совершенного в этом городе вчера, — и прежде чем я успел издать протестующий возглас, продолжил, — да-да, мне известно, что вы приехали дилижансом только сегодня. В рамках следственных мероприятий мне докладывают обо всех интересных приезжих… Не хотите узнать, что за преступление?
— Это вчера которое? — уточнил я, и в ответ на насмешливый кивок очередной раз пожал плечами. — Расскажите, все равно ждать, пока протокол и все такое…
— Так вот, Петр Андреевич, вчера была похищена партия редких камней, красных изумрудов, наверняка слышали о таких… Очень редкие камни. И специалистов по ним очень мало… Камни похищены из мастерской ювелира Глоина Глаза, которому они были отданы на оценку и освидетельствование… Общая сумма ущерба достигает сорока семи тысяч золотом, что почти полмиллиона на ассигнации… Это формально. На деле, найти такие камни за деньги не представляется реально исполнимым. Следов никаких, двое охранников, приставленных к камням, убиты…
Тут он сделал паузу, в которую я и вклинился незамедлительно, еще бы, имя-то знакомое:
— Постойте, Глоин — имя гномское. Уж не?.. — я оглянулся на храпящего во всю ивановскую гнома. Вряд ли здесь много гномов живет.
— Он самый, — солидно подтвердил агент. — Пьет вторые сутки, не останавливаясь, кричит, что позора хапнул по маковку. Разругался с представителями своей общины, городским головой, пристава, Ивана Сергеевича, послал по матушке, что уже ни в какие ворота. Еще немного, и он или на каторжные работы отправится, или станет изгоем[14]. Похоже, сам к этому стремится. Хотя никаких обвинений ему никто не предъявлял. Да, к слову, мы почти уверены, что камни из города не вывозили. Поэтому вполне вероятно, что вор или воры передали или передадут их кому-нибудь тоже в городе. Кому-нибудь, кто приедет позже, и кого невозможно будет связать с преступлением.
— Я, выходит, один из главных подозреваемых, кому передадут… — насколько мог ядовито произнес я. — А скажите, господин особый агент, эти четверо — они городские, или как?
— Или как, — засмеялся агент, пропустив мою подначку мимо ушей. — Вы же прекрасно слышали, что мы говорили насчет ворот. Какой смысл спрашивать про ворота, если это местные?..
— Да не слышал я ничего, — пошел я напропалую. Хрен докажут. — Так значит, эта кодла братьев-доппельгангеров грабит гнома, мочит ваших агентов, берет брюлики, заходит в кабак похавать, а тут — раз! — гном. Но в хлам пьяный уже, ни хрена не соображает, никого не узнает. А они застремались все-таки, решили его вывести и по-тихому заколбасить, чтобы он не стуканул. Если бы, значит, не некто Корнеев…
— Да, примерно так мы все и увидели поначалу, — агент морщился от моего способа изъясняться, как институтка от разговора с торговкой рыбьими потрохами, а ведь я, можно сказать, специально старался. И при этом агент был серьезен как могила, так что до меня не сразу доперло, что когда я ради красного словца назвал убитых охранников изумрудов агентами, то попал не в бровь, а в глаз, — Иван Сергеевич, я видел, готов был Вам медаль выписать и премию вручить…
— А большая премия? — вновь перебил я своего собеседника. Премия в таких делах первым делом назначается. Если все же клетчатые в кепках гнома грабанули, то мне некий процент положен. На половину премии наверняка могу рассчитывать. Вторая половина полиции останется. Кабатчик, интересно, на процент позарится? Может… Все-таки он полицию вызвал…
— Десять процентов, как всегда, плюс гномская община две тысячи золотых дает, о репутации печется, — отмахнулся агент.
Сколько, значит? Четыре семьсот пополам плюс тыща. Три триста пятьдесят золотом, при таких раскладах. Неплохо. Или кукиш с мякишем. Это уже не от меня зависит. От подсчетов и дележа шкуры неубитого медведя меня отвлек голос старшего агента.
— При них изумрудов не обнаружено.
— Ну и что? — азарт захлестнул меня незаметно. — Узнаете у захваченных, где у них нора, придете и под матрасом найдете…
Василий Васильевич посмотрел на меня с преувеличенным вниманием.
— Под матрасом, значит, и как мы не догадались? — он покачал головой, сохраняя чрезвычайно глубокомысленный вид. — Обязательно отработаем эту версию… А вы бы оставили в гостиничном номере или где там еще изумруды на крупную сумму, да еще и кровью оплаченные? И пошли бы в кабак водку пьянствовать, когда вас все службы по всему княжеству ищут?
Хотелось мне сказать, чтобы не делал умного вида, все равно плохо получается, но сдержался. Не свой брат. Мог и вообще ничего не рассказывать, а посадить в предвариловку до выяснения. Да и премии хочется, аж ладони зудят.
— А мож, изумруды сдали, деньги ляжку жгут, пошли отметить?
— Денег при них тоже не обнаружено.
Но я его уже не слушал.
— Четвертый! Четвертый же утек! Потому и утек, что при нем или деньги, или камешки!
— Да, — сказал Василий Васильевич, поглядывая на меня, как побежденный учитель на победителя-ученика. — Мы тоже так думаем. Потому этот четвертый и не вступил в схватку, а бежал. Если это так, то мы его быстро поймаем. В конце концов, его сообщники вряд ли захотят висеть без него. У бандитов, даже родных братьев, родственные чувства, вкупе с чувством самопожертвования несколько притуплены… Но если и при нем ничего не обнаружится, то…
Агент сделал такую паузу, что мне пришлось говорить. Ну не молчать же.
— А чего тогда бежал? — вопрос показался мне оптимальным способом прервать это молчание: ты, Василий Васильич, не делай паузы, а говори, говори, пожалуйста.
