- Не смотри этим варварам в глаза без надобности, тем более не заводи разговоров первым, - предупредила Катарина.
- Почему?
- У них принято, чтоб сильный был над слабым, а слабому надлежит держать глаза в пол, пока его об ином не попросят. Ты для них - ниже самого паршивого койота.
Весь день разглядывать носки собственных сапог - что может быть скучнее? Но Многоликий справедливо рассудил, что так оно и верно будет безопаснее. Дшиверцы славились диким нравом и не почитали никаких законов, кроме заветов предков. А их сила и плодовитость делала варваров грозным противником всякому, кто выходил им поперек дороги. По всему Эзершату ходили дурные вести - варвары снова собирают великое войско в степях близь Дагарского моря. Дважды уж дшиверцы ходили войной в Серединные земли, и оба раза их силы разбивала армия дасирийской империи. В последний раз только благодаря великой мудрости Гирама удалось выпотрошить самое сердце степняков, и обратить в бегство жалкие их остатки. Теперь, когда дшиверцы вновь зашевелились, и стали досаждать набегами свободным кочевым народам, слухи о грядущей войне стали шириться, словно саранча. И многие из них пророчили скорую и печальную кончину Дасирийской империи. Катарина, стоило Многоликому завести о том разговор, хмурилась и велела не досаждать ей пустопорожними сплетнями. Но даже рабы на галере шептались о том, что Дасирия доживает свой век: если поветрие ее не изведет, так докончат дшиверцы. Случись так - Тарем останется один на один со всеми врагами, которые неприминут ухватить от лакомого пирога шмат побольше. Катарина всеми силами старалась показать свое безразличие, но страх сводил на нет все попытки казаться беззаботной. Мальчишка же дал себе обещание уносить ноги сразу, как только станет жарко. Даже если придется переступить через труп своей благодетельницы.
Им пришлось спешиться, чтобы хоть немного продвигаться в плотной череде торговцев и покупателей. Огромная площадка казалась бескрайней, точно океан. Они двигались меж пестрой братии торговцев, но их становилось все больше, палатки все теснее жались друг к другу, а покупатели превратились в жирную многоголовую змею, что лениво ползла вперед. Наемники окружили Многоликого и Катарину так плотно, что их спины стали непроглядным заслоном. Мальчишке такая опека пришлась не по душе - этак недолго и железо получить под ребра, и не увидеть даже, с какого боку пробрался "даритель".
Назойливый шум зудел в ушах Многоликого, точно муха. Но как ни старался мальчишка рассмотреть край базарной площади, он всегда натыкался на пики разноцветных шатров, головы и лица. Он начал подозревать, что все это время они ходят по кругу, как заговоренные, пока Катарина не указала в сторону раскидистого дерева, такого огромного, что в тени его кроны мог схорониться десяток лошадей.
- Это - Мокрый приют, - пояснила она прежде, чем Многоликий успел задать вопрос. - Нам придется пожить там.
- Там? - Мальчишка почесал затылок, прикидывая в уме, что хотела сказать таремка.
- А тебя удивляет, что на дереве могут жить не только птицы?
Она осторожно коснулась его ладони. Ее пальцы были горячими и сухими, и Многоликому показалось, что его взяла за руку сама старость. Он поспешно уставился себе под ноги.
- Я слыхал про шайров и их живые леса, - сказал Многоликий перовое, что пришло на ум.
- Тем более нечему дивиться. Та-Дорто - вольный остров, земля, свободная для всякого, кто привез товары, и кто готов за них платить. Люди сюда приплывают не ради того, чтоб на мягком поспать, да девку какую отыметь в кустах. Здесь нет ни одного сложенного из камня дома или стены.
- Но ведь как-то же они плодятся, а я до сих пор ни разглядел ни одной женщины или ребенка.
Катарина снисходительно улыбнулась, безмолвно говоря: и откуда ты только такой неразумный. Он не питал к ней никакой привязанности, но когда она становилась такой, как теперь - мальчишке до смерти хотелось посмотреть, как она станет улыбаться с его кинжалом у горла.
- Никто не знает, в какой стороне их дом, - сказала она голосом заправского заговорщика. - Может, нет его вовсе: на кораблях рождаются, на кораблях же и к Велашу уходят, когда наступает пора. Только в тот день, когда их нерест найдут - все, у кого есть хоть какое-то корыто с веслами, поплывут к тому месту, чтобы поквитаться за все. Вот и понимай теперь, почему стерегут свое пристанище, как зеницу ока. А здесь - вольная земля, - Катарина кивнула в сторону дерева-великана, - место, где можно выпить местного хмеля.
- А правду говорят, будто он такой крепкий, что может брюхо насквозь прожечь?
- Конечно, нет.
Пока они протискивались сквозь толпу, Многоликий пытался угадать, где между ветками может быть хоть что-то похожее на скамьи и лавки. Только когда до ствола оставалось каких-нибудь полсотни шагов, он начал замечать детали: покатые, почти незаметные ступени, вырубленные в толстой коре, хитросплетенные веревки, натянутые между ветками, образовывали что-то похожее на корзину. Несущие канаты приводились в действие механизмом, которого мальчишка так и не смог рассмотреть в густой листве. По ступенькам они с Катариной добрались до сетки, и, стоило им очутиться в ней, таремка дернула за один из канатов. Их потянуло вверх, точно рыбу в неводе. Они миновали несколько шаров веток, прежде чем сетка остановилась, отползла в сторону, и плавно опустилась на круглый спил. Очутившись на нем, Многоликий, наконец, увидел то, что раньше было скрыто от его глаз. Ветви расходились в стороны, образуя ложе, поверх которого, будто в ладони огромного ребенка, лежал настил, сооруженный из перевязанных между собой досок. Первыми на него ступили наемники - даже эти видевшие виды увальни осторожничали, каждым шагом будто щупая причудливый пол. Пользуясь короткой заминкой, Многоликий осмотрелся. Площадка в чаше дерева, по размеру была как раз вровень с обычным захудалым трактиром. Здесь не было столов и стульев, а люди сидели прямо на разбросанных кругом бамбуковых коврах. Две ладные девки разносили кувшины с пойлом, у дальнего края расположился "трактирщик", за спиной которого виднелась череда бочек и глинных бутылок.
Многоликий чувствовал, как подрагивает странная питейная, раскачивается, напоминая о шторме и постоянной качке, о которой все еще помнили его ноги. Но Катарина уже шла вперед, прямо на сухого "трактирщика", и мальчишка покорно следовал за ней.
- Какими солеными ветрами занесло в наши края такую пригожую госпожу? - Мужик широко улыбнулся.
У него, как и у всех остальных та-хирцев, были близко посаженные синие глаза, крупные ладони и светлые волосы с притаившейся в них синевой. Говорили, что когда славный та-хирец отходит к Велашу, его человеческое тело превращается в акулу, а те, кто забывал об отваге, становились вечнозелеными водорослями, годными только на корм самой мелкой рыбе. И лишь немногие удосуживались чести жить в покоях Одноглазого весь бессмертный век.
