Пьер покраснел, но лишь поклонился и пошел за кулисы. Как только он скрылся с глаз Фарита, рука потянулась за сигаретой. Лео стоял тут же и тоже курил.
— Вот надутый мудак! — сказал Пьер.
— Тут ты конечно прав, но пойми, когда по книгам Фарита преподают лексику и грамматику в сотнях университетов мира, это дает ему право высказывать свою точку зрения.
— А он что профессор или что-то такое?
— Нет, он писатель. И очень успешный. Правда пишет под псевдонимом, или Фарит это псевдоним… В прошлом году его книга разошлась пятимиллионным тиражом.
— А какого хрена он смотрит на мои модели? Что он вообще делает в мире моды, раз пишет книги?
— По его книгам Пьер, поставлено пять фильмов. Каждый получил по Оскару. И каждый показывал те костюмы, что описаны в книге. Так что Фарит может написать: "Главная героиня была одета в джинсы и шелковую рубашку голубого цвета". Героиню сыграет Мерил Стрип, и вскоре все будут одеваться в джинсы и шелковые рубашки. Понятно тебе?
— В общих чертах, — Пьер затушил окурок и посмотрел на сцену. Там проходила уже десятая девушка. — Да мрачный субъект. А как понять, нравится ему или нет.
— Легко, черт! Вот и узнали…
Посередине показа Фарит начал доставать пухлые телеса из сидения. Он щелкнул пальцами — девушки тут же подбежали и принялись помогать.
— Иди к нему, иди к нему, — затараторил Лео.
— Зачем?
— Спроси, что ему не понравилось, пообещай что переделаешь. Иди, это твой последний шанс!
Пьер выскочил на подиум, шикнул на модель, чтобы уходила, и подбежал к Фариту.
— Месье Фарит, месье Фарит! Куда же вы ведь это только начало…
— Я видел достаточно. Чушь. Вся твоя коллекция чушь. Повторяет коллекцию Диора, двухлетней давности. Ты не привнес ничего нового, а это свидетельствует либо о твоей ленивости, либо о глупости и плохой подготовке. Мода должна повторять хорошо забытое, а не то, что только попало на распродажи. Посмотри на Адидас. Вот они вспомнили свои дурацкие кеды и завоевали мир. А ты сделал дерьмо. И это дерьмо даже нельзя исправить.
— А не могли вы мне…
— Я все могу, а ты нет. Сворачивай свою дерюгу и проваливай. Тебе нет места в этом бизнесе.
— Да как ты смеешь, ты жирный кусок….
— Пьер! — крикнул из-за кулис Лео.
Но опоздал. Пьер спрыгнул с подиума и пошел к Фариту. Он замахнулся и… упал. Фарит нанес настолько быстрый удар, что едва можно уследить взглядом. По жирному телу заходили волны, красный пиджак порвался подмышкой. Пьер распластался по полу, приложив руки к носу. Из него обильно текла кровь, и модельер не мог понять, что произошло. В голове шумело, он чуть не потерял сознание.
Фарит даже не посмотрел на него. Он взял своих девушек под локти и повел на выход.
— Ты что сдурел? — подбежал к Пьеру Лео.
— Фак, фак он фак быфтро?
— Я тебя не понимаю. Вызовите врача мне кажется у Пьера нос сломан…
Фарит вышел из здания, потирая ушибленный кулак. Он часто дышал, по лбу текли капли пота. Во внутреннем кармане заиграла мелодия мобильника. Фарит достал и принял вызов.
— Чего? — сказал он, влезая в открытую дверь.
— У нас могут быть проблемы, — ответил бас в трубке.
— Какие?
— Еще один заговор.
— Кто на этот раз?
— Один миллиардер и кучка прихлебателей. Он как-то заполучил отличный сценарий мимо меня.
— Ну и что? — Машина стронулась с места. — Пусть себе ставит.
— Фильм может получиться очень хорошим. На его бюджет уже выделили двести миллионов и это только начало.
— А что Кольт?
— На Гавайях, не могу связаться.
— И что надо делать-то?
— Все как всегда. Опередить и выпустить лучший фильм, чтобы на его фоне этот не заметили.
— Когда нужен сценарий?
— Как можно скорее.
— Ты говорил с Шалитом?
— Пока нет…
— Ну так поговори! — Фарит отключился.
Гнолт
— Я надеюсь, ты понимаешь, какая тебе оказана честь?
— Папа ну брось ты уже. Как я могу понять, если ты не говоришь к кому меня ведешь?
Пожилой мужчина шел рядом с молодым по длинному чистому коридору. Ресторан "Гнолт" в Нью-Йорке, считался самым дорогим и закрытым в мире. Большое трехэтажное здание, выполненное в стиле архитектуры сороковых, впилось в неприметный уголок Манхеттена. Хотя в Манхеттене подобных уголков немного, и порой даже не верится, что они там есть вообще, однако это так. Здесь, в самом центре огромного мегаполиса, богатых гурманов подстерегает настоящее чудо. В ресторан "Гнолт" можно пройти только по нескольким параметрам. Вы можете попасть туда, если у вас есть кредитная карточка на сумму не менее миллиона долларов — это раз. Если вы конгрессмен США, или министр США, или представитель парламента и правительства: Англии, Франции, Германии, Китая, Японии и России — это два. Также пропустят президента вышеперечисленных стран — это три. И последний вариант — если у вас есть членская карточка. У мистера Фриски старшего она имелась, а вот чтобы добиться получения ее для Фриски младшего, отец вел сына к директору ресторана — самому мистеру Гнолту.
— Я же говорил тебе кто такой мистер Гнолт, — сказал отец.
— Директор самого дорогого ресторана в мире. И что? Подумаешь…
— Помолчи! Он не просто директор. Он президент клуба избранных! Если тебя возьмут в него, считай жизнь твоя обеспечена до конца дней.
— А чего ты не рассказывал этого раньше?
— Таковы правила. В свое время я через это прошел, и мой отец, и мой дед, и прадед, и ты пройдешь.
— Ого! Так это клуб по интересам? Что-то вроде масонов?
— Какие масоны? Им до нас… Наш клуб называется просто — клуб любителей хорошо поесть…
— Клуб любителей хорошо поесть? Да, с названием можно было и помудрить.
— Замолчи! Сегодня ты узнаешь такое…
— Пап ну кончай уже. Я лучший дегустатор вин в северной Америке. Каждый год меня просят рецензировать вина по всему миру. Мои статьи печатают в самых престижных журналах. Уж если я вам не подхожу, значит никто не подойдет.
— Дегустатор, ха! А знаешь сынок, что лет двадцать назад я был не менее хорошим дегустатором, нежели ты?
— Знаю, ты мне об этом каждый день напоминаешь.
— Посмотрим как ты запоешь, кода увидишь мистера Гнолта. Но мы пришли.
Они подошли к широкой двери из мореного дуба. До этого Фриски младший никогда не видел таких — в ширину длиннее, чем в высоту.
— Ну если там сидит негр с двумя таблетками…
— Поимей уважения! Наша семья состоит в клубе любителей хорошо поесть уже почти полтора века. И я буду очень разочарован, если ты прервешь эту традицию.
