Завороженные волшебным зрелищем, зрители не сразу опомнились, но невнятные вначале хлопки переросли в поистине оглушительное одобрение. Артисты подошли к краю сцены, поклонились и Криолла сняла с головы капюшон. Хэлдар увидел миниатюрное, почти треугольное личико, раскосые желтые глаза и прямые черные волосы, подстриженные лесенкой; один из актеров оказался очень похож на Криоллу — только выше ростом и длинные волосы собраны в хвост, скрепленный несколькими золотыми кольцами.
— Шонно, — протягивая ему руку, сказала зрителям Криолла и, повернувшись ко второму партнеру, засмеялась (было видно, что она очень радуется успеху) — и Лорка!
У этого были огненно рыжие волосы, вьющиеся вокруг головы лоскутами лесного пожара, зеленые, как молодой крыжовник, глаза, задорный нос и большой рот, любящий смеяться и целовать. Артисты еще раз поклонились и скрылись за кулисами. Вскоре на сцене оказался небольшой трон, украшенный с нелепой, бьющей через край роскошью. Зрители, переговариваясь и опустошая тарелки и кубки, запоглядывали на кулисы, гадая, кто же сейчас появится. И вот па сцену вышел высокий, стройный юноша; обратив к публике свое слишком красивое для человека, бесстрастное лицо, он негромко объявил:
— Его величество Хвергельмир Сокрушитель!
В тот же миг артист невероятным образом преобразился: все в нем вроде бы осталось прежним, но походка, осанка, выражение лица, взгляд… Вместо стройного юноши на сцене оказался кряжистый, приземистый старик с хитрым, упрямым лицом и бегающими прищуренными глазками. Под хохот публики, в котором выделялись всхрюкивания цвергов, он величественно прошествовал к трону и уселся, предварительно скинув на пол невесть откуда взявшуюся дохлую крысу.
— Э-э-э… тык-скыть, эта… ну, как эта… э-э-э… в общем, мое велицтво желает всем бла-ародным гостям процветать и зра… сва… вава… вать, — и он оглядел собравшихся с нескрываемым торжеством, весьма довольный своим красноречием.
Казалось, что от дружного хохота вздрагивают каменные стены замка и покачиваются люстры, смеялись все, даже эльфы, настолько злой и точной была эта пародия на короля гномов. Велигоры от восторга молотили своими жезлами по столам, грозя превратить их в щепу, снежно-седой Альвиц утирал выступившие от смеха слезы; прикрывая лицо рукой, постанывал насмеявшийся до икоты Геран, но солонее всех пришлось цвергам — они уже не в состоянии были смеяться, только повизгивали и похрюкивали, держась за бока. А шут Лимпэнг-Танга все поддавал и поддавал: он потребовал пива и выхлебал поднесенную кружку (разумеется, воображаемую) с неописуемой жадностью, булькая и давясь; затем принялся радушно угощать невидимого посла невиданным лакомством — целым яйцом всмятку, и при этом все бубнил про себя, что авось этот посол не такой обжора, как предыдущий, оставит и ему чуток угоститься…
Наконец, король гномов ушел за кулисы, волоча за собою дохлую крысу и объявив напоследок, что из нее выйдет недурной воротник на домашнюю мантию… Несмотря на все рукоплескания довольной публики, он так и не вышел на сцену.
— Геран, кто это был? — наклонившись к соседу, спросил всерьез заинтересованный Хэлдар.
— Это Арколь, их шут. Мог бы стать великим артистом, если бы обратил свой дар па что-нибудь более серьезное. Но он предпочитает смешить…
— Но ведь он… эльф?
— Полукровка, — дернув щекой, ответил Геран, — какая-то из наших высокородных дам развлеклась с человеком… ребенка, как водится, подбросила в приют Дочерей Добродетели… м-да…
Пир продолжался своим чередом. Гости развлекались в свое удовольствие: желающие напиться — опрокидывали бокал за бокалом, заливая вином парадные одеяния; желающие накушаться про запас — опустошали тарелки и подносы, распуская пояса; жаждущие общения
— беседовали, и все без исключения ждали следующего выхода кого-нибудь из храмовой труппы Лимпэнг-Танга. Бесшумно сновали слуги, внося все новые и новые перемены блюд, меняя чересчур запачканные скатерти, опрыскивая пол душистой водой; праздник определенно удавался на славу. Хэлдар давно уже отодвинул от себя серебряный столовый прибор и, прихлебывая отменное баронское вино, рассматривал гостей. Все шло своим чередом, как и должно, но внутренний голос нашептывал ему, что вряд ли сегодняшний вечер закончится тихо и мирно, что-то назревало в воздухе… но вот что именно? Порой он ощущал, как мимо него проносятся дуновения чьих-то чувств — ревности? страха? радости? Вот и Геран как-то озабоченно потер лоб кончиками пальцев… На сцену снова вышел Лиусс.
— Гости славного барона, представляю вам Орсона и всю силу его рук!
А затем на подмостках снова появился Арколь. На этот раз его сопровождал Лорка, переодетый в женское платье; он следовал за шутом по пятам, вздыхая и охая. Сделав круг по смене, «девица» обратилась с жалобою к зрителям:
— И угораздило же меня, несчастную, втюриться в ельфа! Ну что ты будешь делать с эдаким кавалером, и добро бы я ему не ндравилась, так ведь нет, говорит, что мила я ему…
Хэлдар вздрогнул, Геран удивленно глянул на него.
А на сцене тем временем артисты разыгрывали настоящую комедию. В otbет на все улыбки и томные взгляды девицы, Арколь-«ельф» принимал изысканные позы, словно срисованные из придворного трактата о хороших манерах, и начинал воспевать достоинства своей избранницы… Она недвусмысленно подмигивала ему, а он распевал серенады. Она задирала подол чуть ли не до подбородка, демонстрируя полосатые чулки и кружевные панталоны, а он с изысканным подвыванием читал ей стихи. Сидящие за столом эльфы помрачнели и с деланным недоумением переглядывались, Хадор так и вовсе покраснел от негодования, и все порывался встать и вмешаться… Но вот артисты скрылись в кулисах: под конец «ельф» почти что убегал от своей ретивой красавицы, а она, перед тем, как скрыться окончательно, обернулась к зрителям и крикнула, обращаясь явно к Хадору:
— Эй, мастер эльф, может, ты не такой недотепа, а?! Приходи нынче на сеновал, проверим! — и под одобрительный смех публики нырнула под занавес. А уже через несколько секунд оттуда вышла ужа другая пара: на этот раз Арколь изображал влюбленного цверга, который отнюдь не утомлял девушку чтением стихов, но стремился без лишних слов уволочь ее в ближайшие кусты… Хэлдар все более поражался незаурядному актерскому мастерству шута — настолько полно перевоплощался он в своего персонажа, доводя до зудящей оскомины самые характерные его черты. Ему не было нужды прибегать к сложному гриму или каждый раз переодеваться: он изменялся с а м — и этого было довольно.
