Ознакомительная версия.
О самой Нааме она говорила мало. Упомянула только, что это была крепость нокэмов — Бран так и не понял, являлись ли они особым племенем или воинской кастой — и что в их обычаях было с раннего возраста укреплять себя различными испытаниями и никогда не сдаваться в плен. Может быть, во время подобных испытаний на выживание Мавет и узнала о существовании пещеры в горах — но это была лишь догадка Брана, ничем не подтвержденная, потому что Мавет никогда не объясняла, в чем, собственно, эти испытания состояли. Судя по тому, что он услышал, нокэмы должны были быть чем-то вроде сородичей Брана — воинственных северян, взращенных с оружием в руках, наслаждавшихся упоением схватки и считавших для себя позором мирную смерть. Но он как-то неизъяснимо ощущал, что нокэмы были чем-то иным. Чем-то совершенно иным. Ведь сколько знал Бран, свобода была неотделима от власти. Мавет же до власти не было никакого дела. И оттого именно властью она обладала.
Передовые части императорской свиты направлялись во дворец. Причем первыми шли груженые повозки — числом до восьмисот (и это был еще не самый пышный обоз, какой видывала Столица, — нет, самый рядовой), затем слуги и свита, а затем уже сам Авреол в окружении отряда телохранителей. Поезд должен был растянуться на целый день, правда, желающих поглазеть на него, несмотря на жару и пыль, всегда находилось предостаточно. Ни Бран, ни Мавет не пошли туда. С утра Бран занял позицию против дома, который хотя бы внешне сумел хорошо изучить. Напротив была стена, ограждавшая сад какого-то вельможи, и, пристроившись в ее тени. Бран наблюдал за входом. За весь день по улице проехали только две запряженные волами подводы с бревнами, и обе разгружались на заднем дворе министерского особняка. Бревна были ровные, гладкие, явно не для растопки, хотя — кто знает, может, обеды богачей только на таких и жарятся. Но это было все. Неужели Омри пробрался в собственный дом тайно, под покровом ночи? Однако Бран не зря столько дней следил за особняком. Там не чувствовалось никакого нарочитого волнения, выдававшего прибытие хозяина, нет, ничего не изменилось. Или он по каким-то причинам таился.
К закату Бран вернулся, дабы поделиться соображениями с Мавет, но этого делать не пришлось.
— Он не покидал дворца, — сказала она, как только Бран вошел. — Император хочет, чтобы он оставался при нем.
Мавет сидела в излюбленной позе — у стены. Ни плаща, ни покрывала, даже повязку, стягивающую ее короткие кудрявые волосы, она сняла. Простое платье, да на руке, подпиравшей подбородок, поблескивал кольчужный рукав, которого Бран не видел на ней с тех пор, как они покинули трущобы.
— Ты выходила?
Это ему не понравилось.
— Во дворец не проникнуть, — задумчиво сказала она. — Никак не проникнуть. Охрана везде. Говорят, Авреол приказал обыскивать даже детей. n Послушай, мы договорились, что слежкой буду заниматься я! Иначе зачем я тебе нужен? n Она не ответила.
— Послушай, — повторил он. — Я обещаю, что добуду тебе этого Омри. Я не стану его убивать и не лишу тебя удовольствия пустить в ход это. — Он указал на бронзовую пластину, скрывавшую когти. — Но остальное предоставь мне.
— Ты полагаешь, это доставит мне удовольствие?
— Почему нет? Месть сладка.
— Если тебе отрежут руку, на которой загноилась рана, твоя жизнь будет спасена, но удовольствия ты не испытаешь. Омри Га-Ход — предатель, негодяй, клятвопреступник, блудослов, интриган, имперский прихвостень. И он такой же нептар, как я. Он смотрел на нее с удивлением. Мавет произнесла короткую непонятную фразу.
— Что это?
— Ты же видел. Надпись на воротах Наамы. Хотя ты же не читаешь по-нашему.
— Я вообще не умею читать. Но если бы я прочел, я бы понял.
— В Нептаре два языка — древний и новый. В Нааме говорили на древнем. И надпись была на нем. «Ничьи рабы, кроме Бога», — вот что там было вырезано.
После непродолжительного молчания Бран заметил:
— На берегу ты сказала, что не можешь мстить империи за то, что она такая, какая есть. Но если… ничьи рабы… ты все же ненавидишь ее.
— Да нет же! — Тень встречного удивления выразилась на обезображенном лице. — Я думала, ты понимаешь… Еще тогда, в кабаке… Ненавидеть можно равных себе. Тогда, в кабаке, он кричал: «Как они презирали нас!» Верно, Мавет, как и ее соплеменники, не испытывала ненависти к империи. Не снисходила до нее.
— Ты и меня презираешь, как всех? — с неожиданной горечью спросил он, уверенный в утвердительном ответе, в лучшем случае — в молчании, но услышал:
— Разве ты все еще принадлежишь империи?
— Нет, — ответил он без колебаний. Империя была для него чужой, как и для Мавет, хотя и по другим причинам.
А может быть, по тем же самым.
Иных слов он не находил.
— Ладно. — Мавет оторвала руку от подбородка, сжала кулак. Когти выскочили из пазов совсем рядом с ее разными глазами. Они были бритвенно наточены, и удар их, подумал Бран, способен изуродовать противника больше, чем саму Мавет. У нее, каким бы страшным он ни был, всего лишь один шрам, а когти способны превратить лицо в месиво… — Ладно. Послезавтра на ипподроме большие скачки в честь возвращения императора в Столицу. Он там будет. — Под «ним» Мавет вряд ли подразумевала Авреола. — И мы тоже. Пора тебе на него посмотреть.
Место, которое они заняли на ипподроме, считалось плохим, потому что с него плохо была видна арена. Бран это знал, потому что бывал здесь раньше — именно эти, неудобные места, были отведены для провинциалов, лиц без имперского гражданства и горожан, слишком бедных, чтобы заплатить за вход, и получавших бесплатный пропуск за счет муниципалитета или магистратуры. Зато отсюда была отлично видна императорская ложа — «священное сиденье». И это, несомненно, знала Мавет. Сейчас она помещалась рядом на каменной скамье — настоящий кокон из плотной темной ткани, не видно ни лица, ни пряди волос. Ни кусочка тела, вплоть до кончиков ногтей — лишь в таком виде порядочная женщина с Юга могла показаться на людях. Только узкая прорезь для глаз в покрывале, прикрывающем лицо. Ужасно жарко, наверное, и неудобно. Было бы плохо, если бы пришлось драться в таком наряде. А драки на ипподроме случались нередко. Сторонники различных возниц или школ, выставлявших атлетов, зачастую устраивали форменные побоища, и на трибунах, бывало, проливалось больше крови, чем на арене. Но сегодня такого не должно было случиться. Ожидался император, и кругом было полно стражи. Да и они с Мавет пришли сюда не драться, а смотреть, и вовсе не скачки — любимое зрелище императора (он предпочитал их и травле зверей, самых диковинных, и поединкам меченосцев и атлетов, и живым картинам), а следовательно, и Столицы.
Ознакомительная версия.
