Тишина в комнате была такой, что Алисиана могла слышать малейшие звуки: шорох насекомого, копошившегося за обшивкой стен, испуганное дыхание женщин, отзвуки грома. «Кажется, гром не смолкал все лето, — подумала она. — Такого года еще не было… Какая чушь лезет мне в голову теперь, когда я стою перед женщиной, которая могла принести смерть мне и моему ребенку, если бы присутствовала при родах!»
Микел взглянул на нее — дрожащую, цепляющуюся за спинку стула.
— Помоги леди Алисиане, — обратился он к лерони. — Пусть она сядет или ляжет в постель, если ей так будет лучше.
Алисиана почувствовала, как сильные руки Маргали опускают ее на стул. Ее передернуло от гнева за слабость, которую она не могла контролировать.
«Этот ребенок истощает мои силы куда больше, чем Донел. Почему я так ослабела? Неужели из-за злой воли этой женщины, из-за ее черных заклинаний…»
Маргали положила ладонь на лоб Алисиане, и та почувствовала, как в нее вливается живительная прохлада. Она попыталась успокоиться, дышать ровнее, чтобы ослабить мелкие, судорожные движения ребенка в своем чреве. «Бедняжка! Она тоже боится, и неудивительно…»
— Ты! — приказал голос лорда Алдарана. — Мейра, скажи мне, почему ты желаешь мне зла или намереваешься как-то повредить леди Алисиане и ее ребенку?
— Сказать тебе?
— Ты знаешь, что тебе придется это сделать, — произнес Микел. — Ты расскажешь все, неважно, сделаешь ли ты это по доброй воле, или же мне придется вытягивать из тебя признание раскаленными клещами! Я не люблю пытать женщин, Мейра, но я не потерплю ядовитого скорпиона в своем доме. Избавь нас от бесполезного сопротивления.
Но Мейра молчала, продолжая смотреть ему в лицо. Микел едва заметно пожал плечами хорошо известным Алисиане жестом, и по его лицу пробежала тень.
— Да падет твой грех на твою голову, Мейра. Маргали, принеси звездный камень… нет, лучше пошли за киризани[6].
Алисиана вздрогнула, хотя Микел, по сути дела, выказывал милосердие. Киризани был одним из полудюжины наркотиков, получаемых из растительных смол цветов киресета, он представлял собой фракцию осадка, которая ослабляла барьеры против телепатического контакта, обнажая разум жертвы перед допрашивающим. Это лучше, чем пытка, и все же… Она ужаснулась, глядя на непреклонную решимость, отражавшуюся на лице Алдарана, на дерзкую улыбку Мейры. Все стояли в молчании, пока не принесли киризани — дымчатого цвета жидкость в небольшой склянке прозрачного хрусталя.
Открыв склянку, Микел тихо спросил:
— Ты примешь его добровольно, Мейра, или мне приказать женщинам держать тебя и влить снадобье тебе в глотку, словно непокорной лошади?
Лицо Мейры вспыхнуло, она плюнула в лорда.
— Ты думаешь, что сможешь заставить меня говорить колдовством и наркотиками, лорд Микел? Ха! Я плюю на тебя! Тебе не нужно моего злого умысла: зло уже расползлось по твоему дому и в чреве твоей шлюхи-любовницы! Настанет день, когда ты пожалеешь о том, что не умер бездетным! Ты больше никого не возьмешь в свою постель! Ты уже сделал достаточно, когда сучка из Рокравена понесла от тебя дочь-колдунью! Моя работа закончена, ваи дом![7]
Уважительное обращение в ее устах прозвучало грубой насмешкой.
— Мне больше ничего не нужно! С этого дня ты не станешь отцом ни сыну, ни дочери, и твои чресла будут пусты, словно иссохшее дерево! Ты будешь плакать и молиться…
— Усмирите эту злобную ведьму! — приказал Микел. Маргали, стоявшая за спиной Алисианы, подняла матрикс, но женщина снова плюнула, истерически расхохоталась, ахнула и осела на пол. Маргали подошла к ней и положила руку ей на грудь.
— Лорд Алдаран, она умерла! Должно быть, она была заговорена так, чтобы умереть на допросе.
Мужчина обескураженно смотрел на безжизненное тело служанки. Вопросы, оставшиеся без ответов, замерли у него на губах.
— Теперь мы никогда не узнаем, что она сотворила и кто был врагом, пославшим ее к нам. Я готов поклясться, что Деонара ничего не знает об этом.
Но в его словах содержался невысказанный вопрос. Маргали положила руку на синий самоцвет и тихо произнесла:
— Клянусь своей жизнью, мой лорд: леди Деонара не желала зла ребенку леди Алисианы. Она часто говорила мне, что рада за вас, а я могу распознать правду.
Микел кивнул, но Алисиана видела, что морщины на его лбу и в уголках глаз не разгладились. Если Деонара, ревнуя к избраннице лорда Алдарана, желала причинить вред Алисиане, то это, по крайней мере, можно было понять. Но кто, спрашивала она себя, мог желать зла такому хорошему человеку, как Микел? Кто мог ненавидеть настолько сильно, что заслал в дом шпионку, способную погубить ребенка барраганьи, а возможно, и наложить усиленное лараном заклятье на его семя?
— Уберите ее отсюда, — наконец сказал Алдаран не совсем твердым голосом. — Повесьте ее тело на стене замка, на поживу стервятникам. Она не заслужила честного погребения.
Он бесстрастно ждал, пока стражники выносили тело Мейры. Алисиана услышала рокот грома; сначала вдалеке, затем все ближе и ближе. Но Алдаран уже шел к ней. Его голос смягчился, в нем слышалась нежность:
— Ничего не бойся, мое сокровище; ее больше нет, и зло ушло вместе с ней. Мы еще посмеемся над ее проклятиями.
Микел опустился в кресло и взял ее за руку, но через прикосновение Алисиана ощущала, что он расстроен и даже испуган. У нее же вообще не осталось сил. Проклятья Мейры звенели в ее ушах, словно эхо в каньонах Рокравена, когда еще ребенком она кричала там ради забавы, слушая, как голос возвращается к ней, многократно отразившись от каменных стен.
«Ты не станешь отцом ни сыну, ни дочери… Твои чресла будут подобны иссохшему дереву… Настанет день, когда ты пожалеешь, что не умер бездетным…» Слова вновь и вновь звучали в мозгу, оглушая и подавляя; Алисиана откинулась в кресле, едва осознавая, что происходит вокруг.
— Алисиана, Алисиана… — Женщина почувствовала, как сильные руки обнимают ее, поднимают, несут в постель. Микел положил ей под голову подушку и сел рядом, нежно гладя ее лицо. — Не следует бояться теней, Алисиана.
Вздрогнув, женщина сказала первое, что пришло в голову:
— Она прокляла тебя, мой лорд.
— Но я почему-то не чувствую, что мне угрожает опасность, — улыбаясь, отозвался лорд.
— Однако, пока я была в тягости, ты никого не брал в свою постель, как было заведено раньше.
Слабая тень омрачила лицо Микела. В этот момент их души так сблизились, что Алисиана пожалела о своих словах. Ей не следовало будить его собственный страх.
