Но Моллокос остался, и собирался оставаться здесь и дальше, пока не выпьет свой последний бокал вина, наблюдая, как солнце заходит в последний раз.
— Перед тобой — Моллокос Меланхоличный, поэт, философ, архимаг, некромант, знаток забытых языков и гроза демонов, — сообщил он съежившемуся перед ним трактирщику. — Каждый уголок умирающей земли известен мне. Я собираю удивительные артефакты, которым сотни веков, перевожу рассыпающиеся свитки, которые никто другой не может прочесть, общаюсь с мертвыми, восхищаю живых, внушаю страх слабым и благоговение непросвещенным. Моя месть — холодный черный ветер, моя милость — тепло золотого солнца. Законы и правила, которым подчиняются низшие люди, я отбрасываю, как странник пылинку с плаща. Нынче вечером я оказываю вам честь обслужить меня. Никаких особых церемоний не требуется. Меня устроит ваша лучшая комната, сухая, просторная и с пуховой периной, а также ужин. Подойдет хороший кусок кабанины с любым гарниром, который может предложить ваша кухня.
— У нас здесь нет кабанов, ни диких, ни ручных. Гру и эрбы сожрали почти всех, а остальных утащили в озеро. Могу подать вам мясной пирог или тарелку горячего фиолетового скрамби, но не думаю, что вас устроит первое и уверен, что вы не станете есть второе, — трактирщик сглотнул. — Тысяча извинений, устрашающий сэр. Мой скромный дом — неподходящее место для такого человека, как вы. Без сомнения, вы могли бы найти другой трактир, который устроит вас куда больше.
Моллокос помрачнел.
— Без сомнения, — произнес он, — но поскольку других трактиров рядом не имеется, мне придется обойтись вашим.
Трактирщик утер лоб передником.
— Устрашающий сэр, прошу меня простить, не желаю вас обидеть, но у нас уже были проблемы с чародеями. Некоторые, не такие честные, как вы, расплачивались по счетам кошельками с камнями и сухим навозом, зачарованными под вид золота, а другие насылали нарывы и бородавки на несчастных служанок и невинных трактирщиков, если обслуживание их не устраивало.
— Поступим просто, — заявил Моллокос Меланхоличный. — Убедись, чтобы меня обслужили, как полагается, и никаких трудностей не возникнет. Даю слово не применять чар в вашем зале, не насылать прыщей и бородавок на ваш персонал и не расплачиваться по счету навозом. Но довольно болтовни. День подходит к концу, солнце зашло, я устал и собираюсь остаться здесь на ночь. Выбирай — или впускаешь меня, или я нашлю на тебя Гнилостную Вонь Гаргу и оставлю задыхаться от собственного зловония до конца жизни. Которая будет недолгой, потому что для пельгранов и эрбов этот запах — как для мышей запах сыра.
Трактирщик открыл рот и закрыл, не произнеся ни слова. Через мгновение он отодвинулся в сторону. Моллокос удовлетворенно кивнул, поднялся по оставшимся ступеням и вошел в переднюю дверь трактира.
Внутри Дом у озера оказался таким же темным, сырым и мрачным, как и снаружи. В воздухе витал странный кислый запах, хотя Моллокос не мог сказать, исходит ли он от трактирщика, других посетителей или того, что готовилось на кухне. Когда он вошел, в зале повисло молчание. Как и ожидалось, все взгляды обратились на него. Благодаря Мантии Грозного Облика он выглядел действительно устрашающе.
Моллокос уселся за стол у окна. Только тогда он позволил себе рассмотреть остальных посетителей. Компания у огня, перебранивающаяся низкими, гортанными голосами, напомнила чародею волосатые репы. Возле бочонков с элем хорошенькая молодая девушка смеялась и заигрывала с парочкой явных мерзавцев, один из которых не вполне походил на человека. Рядом спал старик, уронив голову на сложенные на столе руки. Сидящая сразу позади него женщина поигрывала остатками вина в бокале, вызывающе поглядывая на волшебника. Моллокос сразу определил, что она из тех, с кем можно провести вечер, плавно переходящий в ночь. Выглядела она не слишком отталкивающе, хотя уши казались какими-то странными и неприятными. Тем не менее, у нее была неплохая фигура, большие, темные, влажные глаза, а огонь бросал красные отблески на длинные черные волосы.
Все это Моллокос видел глазами, с которыми родился, но он был достаточно умен, чтобы им не доверять. Тихо-тихо он прошептал заклинание и осмотрелся снова, сквозь зачарованный глаз на конце посоха. На этот раз он увидел правду.
На ужин чародей заказал мясной пирог, так как фирменного блюда в наличии не оказалось. Откусив один раз, Моллокос отложил ложку, чувствуя себя еще более меланхоличным, чем мгновение назад. Струйки дыма, поднимающиеся над надкушенной корочкой, напоминали жуткие лица, открывающие рты в агонии. Когда подошедший трактирщик поинтересовался, доволен ли он едой, Моллокос одарил его упрекающим взглядом и ответил.
— Тебе повезло, что меня не так легко разозлить, как большинство моих собратьев.
— Благодарю за ваше долготерпение, устрашающий сэр.
— Будем надеяться, что спальни у вас более приличные, чем кухня.
— За три терция вы сможете разделить большую кровать с Мампо и его семьей, — ответил трактирщик, указывая на деревенщину у очага. — Отдельная комната будет стоить вам двенадцать.
— Для Моллокоса Меланхоличного — только самое лучшее.
— Наша лучшая комната стоит двенадцать терциев, но она уже занята принцем Рокалло.
— Уберите его вещи немедленно и приготовьте комнату для меня, — скомандовал Моллокос. Он мог бы сказать еще много чего, но как раз в этот момент темноглазая женщина подошла к его столу. Он кивнул на стул напротив. — Садись.
Она села.
— Почему ты такой печальный?
— Это удел человека. Я смотрю на тебя и вижу ребенка, которым ты была. У тебя была мать, которая подносила тебя к груди. Отец, который качал тебя на коленях. Ты была прелестной девчушкой, и в твоих глазах они могли снова видеть все чудеса мира. Теперь они мертвы, мир умирает, а их дитя продает свою печаль незнакомцам.
— Нам нет нужды оставаться незнакомцами, — ответила женщина. — Меня зовут…
— … неважно как. Ты что, все еще ребенок, раз называешь свое имя чародею?
— Мудрый совет, — она коснулась его рукава. — У тебя есть комната? Давай поднимемся наверх, и я сделаю тебя счастливым.
— Это вряд ли. Земля умирает. Как и все человечество. Никакой эротический акт этого не изменит, неважно, насколько изощренный или бурный.
— Еще есть надежда, — сказала женщина. — Для тебя, для меня, для всех нас. В прошлом году я спала с человеком, который рассказывал, что в Саскервое женщина родила ребенка.
— Он соврал, или ему соврали. Женщины в Саскервое рыдают, как и везде, и поглощают детей еще в утробе. Человек вырождается, и скоро совсем исчезнет. Останутся только деоданды, пельграны и еще кто похуже, пока не погаснет последний луч. Не было никакого ребенка. И не будет.
