Мне было страшно интересно, моя душа очень хотела узнать, кто я такая, откуда, и еще она просто хотела увидеть мир за пределами нашего леса. Удивлённая, я спросила:
— Разве ты можешь отпускать своих мужчин?
— Конечно. Раз в десять лет я могу отпустить одного человека, и он не будет помнить обо мне. Может, останется только сладкое воспоминание о моих ласках, не более. Ты ведь знаешь, что они не могут жить в озере больше сорока дней, потом душа покидает их тело, и они погибают окончательно. Но большинство из них что жили, что не жили — одинаково. Что их жизнь, для чего? Мне их не жалко. А принца мне было жаль. Я, наверное, все-таки любила его. Как он целовался, какой ласковый был! И мне было жаль его душу. Он ушёл от меня через тридцать дней. Если бы он пробыл еще хоть день, я бы не смогла его отпустить. Потом почти год я никого не зазывала в озеро. Наверное, это была любовь, кто её знает, какая она на самом деле.
— А кого ты ещё отпустила?
— Да были изредка отдельные экземпляры. Помню одного паренька. Он попал ко мне как-то странно, сказал потом, что ему показалось, что это кто-то знакомый его зовет, и пошел в озеро. Он очень любил свою жену, как я поняла потом, когда отпустила. Мы весело кувыркались с ним, он был сильный и красивый, неистощим на ласки и приколы, и у меня в озере он не мог ее вспомнить. Но где-то в глубине его глаз я видела ее образ, они любили друг друга очень сильно, и душа его не могла забыть её даже под моими чарами. Она ждала его, я чувствовала это. Однажды она пришла к озеру, села и стала петь так же, как я пою, когда хочу заманить мужчину. Её любовь была сильнее моих чар, он очнулся. Жить ему у меня осталось совсем немного, и мне стало жаль их. Я отпустила его.
— Красиво-то как, вот это любовь. Я ещё в жизни никого не любила. И смогу ли я кого-нибудь полюбить или это чувство для избранных, достойных? Меня-то вряд ли при такой внешности могут полюбить. Говорят, от несчастной любви страдают. Только страдать и мучиться не хочу, а может, и любви вовсе не хочу, просто ты про нее так сказочно рассказываешь. Так кого ты еще отпустила?
— Ещё я отпустила одного учёного. Вот уж кто был странный. Воистину странный. Он сам пришёл ко мне на берег и стал спрашивать, как я живу в воде, сколько лет, чем дышу, какая у меня кровь. Я и пела ему, и смотрела на него так призывно, как только могла, но он не соблазнялся. Потом сказал, что у того, кто сильно чем-то увлечён, вся энергия уходит на решение той задачи, которая для него жизненно важна. Даже слово такое, сказал, есть — сублимация. Сказал, что долгие годы искал русалку и, наконец, нашел. Вообще странно как-то — сказал, что он не из нашего мира.
— Интересно, а разве так бывает?
— Наверно. Он пришел ко мне в озеро сам, без чар. Любовник из него был как из меня птица, но зато умный. Интересно было его послушать. Кстати, он рассказал, что таких, как я, в его мире нет, и еще что земля круглая, и если начать идти, то можно обогнуть ее и вернуться в то же место, что в его мире существует много народов, которые говорят на разных языках, у них разные обычаи, что его мир невероятно большой и интересный. А у нас он хочет попасть на чудный остров на севере, что называется «остров Буян», или его еще кличут «Макарийский», и залетают на этот остров птицы райские Гамаюн, Феникс, Алконост, Сирин. Есть там и другие чудные птицы, только очень трудно туда добраться, не каждый может — одного желания мало. У него пока не получилось. Вообще-то я его даже боялась, вдруг прирежет, расчленит и будет смотреть, как я устроена изнутри. Просто маньяк научный. Но про остров рассказывал интересно. Даже мне захотелось стать птицей и полететь посмотреть на тот остров, но я ведь не могу, а зачем мечтать о несбыточном. Мне бы мужика сейчас, только как ты тут поселилась, даже лесоруб ни один не дошел до озера. Интересно, почему?
— Я бы тоже хотела путешествовать, но ведь это путь мужчин, наверно. Интересно, почему мужчины видят в девушке только домашнюю хозяйку? Как смеется Микулишна, удел наших женщин — босая, беременная и на кухне. Я не хочу так. Не понимаю, чего хочу, но точно не этого. Буду думать.
— Почему, если очень хочется, ты можешь уйти. Учёный рассказывал, что в одной из стран существует традиция: девушка, обязательно девственница, совершает обряд и приносит клятву, что никогда не будет спать с мужчиной, рожать детей, будет носить только мужскую одежду и навсегда отказывается от своей женственности. После этого ей дают мужское имя и одежду. Она становится тем, кого называют «бурнеш». Никто больше не видит в ней женщину и к ней относятся как к мужчине, считаются с её мнением как с мнением других мужчин, и она становится равна мужчине, может сражаться с оружием в руках, заниматься мужской работой. Но нужно ли тебе это?
— Очень-очень интересно. Я сейчас и так почти как парень — одета как парень, выгляжу как парень, навыки у меня совсем не женские. Конечно, козу подоить умею, приготовить самое простое, чтобы наесться, умею. Может, мне отказаться от всего женского в себе до конца, принять обет?
— Дура ты, Лотта, не от хорошей жизни, наверное, они становились этими «Бурнеш». Не всегда и не все по здравому уму уходят в монахини. Думаю, что ты еще найдёшь себя, не стоит отрекаться от радостей, не испытав их. А эти радости, поверь мне, ну очень приятные.
— Все-таки эти девушки молодцы, они не побоялись стать другими. Ведь так сложно взять на себя ответственность и стать мужчиной. Они храбрые. А чего ты боишься, Сильва?
— Ой, да много чего. Боюсь, что пропадет озеро, и мне негде будет жить, боюсь холодов — когда мороз сковывает озеро льдом, мне не всегда снятся сладкие сны. А больше всего я боюсь влюбиться. Они ведь все уходят от меня, даже если я сама кого-то отпустила, они покидают озеро, берег, лес и уходят по своим делам, зачем я им? А я остаюсь одна.
— Ты, наверно, хотела бы, чтобы вернулся принц?
— Принцы — явление редкое, все девушки их ждут, только принцев на каждую не напасешься, вот и мой ушел.
— Ну, а мы с тобой сказочные персонажи, про которых можно сказать: «Если им больно — не плачут они, а смеются». Мы не заплачем, а защекочем. Правда?
Мы стали валяться, веселиться и петь песни. А также ждать Мавку, так как втроем было веселее.
К нашей веселой компании вскоре присоединилась Мавка. Она как всегда свалилась как будто ниоткуда, просто раз — и появилась. Не менее красивая, чем Русалка, она была легкая, как ветер, и прекрасная, как весна. По мне, так она была живее всех живых, только вот тени от нее не было и, когда бежала по лугу, трава не пригибалась. Анисья, так звали Мавку, была, как всегда, в новом венке из множества цветов и с распущенными зелёными волосами. Высокая, стройная, босоногая, со смеющимися огромными глазами — о ней можно было сказать: ребёнок с мудростью всего света. Как вихрь, она закружилась по берегу, прокатилась на ветке и закричала:
