– Священник необходим в цивилизованных местах, – ответил герцог строго. – А в диких краях Господь услышит наши молитвы и без посредников.
Сэр Клавдий вздохнул и убрал ладони с седла своего укрытого попоной коня.
Рыцари, оставив животных на попечение слуг, обошли замок, в заброшенной части двора сиротливо смотрит цветными витражными окнами скромная церковь из серого камня, уже изгрызенного временем.
Двери нет, в проеме ядовито-желтые потеки от поржавевших петель, под ногами хрустят мелкие веточки и листья, которые ветер занес в заброшенное здание.
Сэр Клавдий проворчал:
– Мне кажется, там дальше даже нагажено… Можно ли молиться в такой церкви?
Я бросил короткий взгляд на герцога, он вошел первым, перекрестился и отвесил поклон стене, где тускло блестят гвозди от украденного большого распятия.
– Разве Церковь в стенах? – ответил я. – Церковь – во множестве верующих.
Сэр Ульрих спросил за моей спиной озабоченно:
– Но услышит ли здесь нас Господь?
Сэр Герцель посоветовал:
– Молись громче.
Я сказал с мягким укором:
– Тот, кто громко читает молитву в надежде, что она будет услышана лучше, принадлежит к маловерам. Господь совсем не тугоухий.
– Я имел в виду, – сказал сэр Ульрих тихонько, – из такого места Господь и слушать не захочет!
– Он не войдет в нас, – сказал я, – пока мы пусты. Думай о нем, и он услышит нас всюду…
Раздался треск, окно из цветного стекла разлетелось яркими осколками. Я инстинктивно ожидал, что влетит огромный булыжник, однако в помещение ворвался лишь холодный злой ветер.
Рыцари оторопело оглядывались по сторонам, закрывали головы кто руками, кто краем плаща. Герцог опустил ладонь на рукоять меча, хотя вообще-то в цивилизованных землях в церковь с оружием не входят.
Герцель прокричал звонким и чистым, как у подростка, голосом:
– Что это? Господь нас испытывает?
– Вряд ли это Господь, – ответил сэр Ульрих. – Господь избегает шумных эффектов.
– Господь скромнее, – подтвердил сэр Клавдий. – Он даже молчит, что создал этот мир.
Герцель сложил руки на груди и начал громко молиться. Под сводами грохнуло громче, затрещала и выгнулась снаружи оконная рама. Стекла выпадали из деревянных желобков, рушились огромными цветными пятнами, бросая по сторонам цветные зайчики.
Люди в испуге приседали, кто-то споткнулся и рухнул на пол, где тут же укрылся плащом. Второе окно, третье вылетели с треском и грохотом, и всякий раз врывался все более холодный ветер. Герцель уже стучит зубами, глаза как блюдца, оглядывается по сторонам в ужасе.
С треском вылетели стекла и с другой стороны, словно ураган сменил направление. Сменил и усилился: стекла вылетали вместе с оконными рамами, а в самой церкви выл и завывал дикий ветер, бросался на стены и вырывал оттуда куски мозаики, изразцовую плитку.
Я отчетливо видел тугие струи воздуха, слишком упорядоченные, чтобы оставаться просто ветром.
Сэр Ульрих прокричал:
– Надо остановить… Кто остановит?
Ветер начал метаться по кругу, быстро превращается в смерч, набирая свирепую мощь. Рыцари, обнажив мечи, отступали. Я подумал запоздало, что зря не взял в рейд священника, они обычно идут с любым отрядом, в любом войске, а я, дурак, сплоховал…
Сэр Клавдий вскрикнул горестно, рука его метнулась к груди. Я не успел понять, что задумал рыцарь, как его пальцы сжались на сверкающем драгоценном камне на золотой цепочке. Тот вспыхнул неожиданно красным огнем, пальцы засветились, я увидел сквозь розовую плоть темные костяшки.
– Да пришел час! – сказал сэр Клавдий громко. – Убей это!
Я уловил в его мужественном голосе не столько страх, как печаль. Он с силой бросил амулет на каменный пол, тот ударился, рассыпая сноп багровых искр, подпрыгнул и покатился по вытертому ногами полу. Повалил красный туман, неспешно принял облик почти прозрачного демона с едва заметными трепещущими крыльями. Взлетел он медленно, словно преодолевал сопротивление воды, но движения его ускорялись и ускорялись, а призрачность на глазах наливалась коричневой плотью.
Смерч ввинтился острым концом в каменные плиты пола. Затрещало, возникло и начало расширяться багровое пятно, донесся запах горящего камня. Рыцари крестились, пятились, закрывались плащами.
Герцог оставался недвижим, меч выдвинул до половины из ножен, но обнажить в церкви не решился. Клавдий повел рукой, полупрозрачный демон по его знаку метнулся в самую середину смерча. Затрещали и взметнулись полуоторванные крылья, смерч заколыхался из стороны в сторону, расширился, пытаясь удержаться на месте.
Демон скрипел, как несмазанное колесо, бил всеми четырьмя лапами, от него сыпались короткие молнии. Смерч пытался хотя бы повернуть, но демон удерживался на месте, а лапами, оскаленной пастью и даже крыльями с когтями на краях рвал и нарушал упорядоченную структуру смерча.
– Спасибо! – крикнул я. – Не знал, что у вас отыщется такое чудо!
– Увы, – ответил сэр Клавдий горько, – его уже нет… А это было фамильное.
– От деда?
– Дальше, намного дальше…
– Одноразовое?
– Да… Дед завещал, чтобы только в самом крайнем случае…
Вихрь пытался раскрутиться, набирая мощь, приседал к полу, отшатывался, мы с надеждой видели, что ужасающая мощь слабеет, рев становится тише, а струи воздуха уже не тянут нас с прежней силой в центр урагана.
Демон из багрового стал оранжевым, как раскаленный слиток металла, пахнуло сухим жаром.
– Победит? – крикнул я.
– Должен, – ответил Клавдий с надеждой.
– У вас хороший воин!
– Был, – ответил Клавдий. – Дерется хорошо, но через полчаса исчезнет…
– Полчаса, – сказал я уже без крика, рев урагана слабеет, – это вечность! И от минуты зависит жизнь! Даже от секунды…
– Да, – согласился Клавдий, – однако зря он это сделал.
– Кто?
– Тот, кто послал смерч, – объяснил он. – Признался тем самым, что больше ничего у него нет.
Он говорил так, словно я сразу должен понимающе сказать «ага» и даже кивнуть. Я уловил недосказанное и спросил:
– Этот вихрь еще дороже вашего защитника?
– Намного. А защититься от него, как видите, можно.
Я постарался не передергивать плечами, а голос держать твердым:
– Ну да, конечно. Ваш страж хорош.
Смерч рассеивался, демон превратился в пылающий белым огнем сгусток, последние струи пронесли по кругу мелкий мусор и прижались, замерев, к полу. Демон медленно поднялся к своду и остался там светящимся комком, не крупнее лесного ореха.
