Гроза отгремела, дождь закончился и тучи стали расходиться. Убедившись, что моего вмешательства больше не потребуется, я покинул верхнюю площадку башни и начал спускаться вниз по винтовой лестнице. С каждым моим шагом воздух становился плотнее, и от избытка кислорода в крови у меня слегка закружилась голова.
На четвёртом уровне я свернул в короткий боковой коридор и вошёл в рабочий кабинет понтифика. Отец сидел за столом и внимательно просматривал какие-то бумаги. Услышав звук открывшейся двери, он поднял голову и повернулся ко мне.
— Уже закончил?
— Да, — ответил я. — А ты не был в долине?
— Почему же, смотался ненадолго, — ответил отец. И впрямь: его чёрные волосы слегка поблёскивали от влаги. — Ты, как всегда, мощно задвинул. Гроза была великолепная.
Поскольку в кабинете было тепло, я снял тогу, устроился в кресле под стеной и посмотрел на часы.
— Ты же не против, если я подожду здесь Диану? Мы договорились, что в три она зайдёт за мной.
Отец ухмыльнулся:
— Опять смываешься? Твои фаны будут огорчены.
Моими фанами он называл тех Сумеречных, в основном молодёжь, которые искренне верили, что я являюсь воплощением Зевса-Юпитера, и оказывали мне всяческие знаки почтения. Особенно назойливыми они становились после очередной грозы, и в такие дни я прятался от них в Авалоне, где они достать меня не могли.
— Ну и пусть себе огорчаются, сколько влезет, — устало произнёс я. — И знаешь, теперь я начинаю понимать, почему Зевс убежал куда глаза глядят.
— Ни черта ты не понимаешь, — любезно сказал отец. — Зевс шестьсот лет метал молнии с Олимпа, пока не задолбался. К тому же он был знаменит не только своими грозами. Вот проживёшь хоть пару столетий, сумеешь оправдать хоть на десятую часть те щедрые авансы, которые тебе раздают, тогда и сможешь говорить, что понимаешь Зевса.
— А я не собираюсь оправдывать ничьих авансов, кроме своих собственных, — ответил я сердито. — Мне по барабану, чего от меня ждут. Я стану тем, кем сам хочу стать.
Отец пристально посмотрел на меня. Я стойко выдержал его острый, испытующий взгляд и глаз не отвёл.
— Это правильные слова, Феб, — произнёс он. — Вот только твоя злость совершенно излишня, она свидетельствует о слабости и неуверенности в собственных силах. Если тебе действительно до лампочки, то живи своим умом и не обращай внимания на всю эту болтовню о наследнике Громовержца.
Я вздохнул.
— Легко сказать: «не обращай внимания». Это здорово раздражает… А ещё говорят, — закинул я удочку, — что я должен стать твоим преемником на посту понтифика.
— Да, — подтвердил отец, — такие разговоры имеют место. Но они преждевременны. Безусловно, у тебя есть все задатки сильного лидера, да и харизмы хватает, однако твой потенциал ещё нужно реализовать. Вот лет через тридцать-сорок будет видно, на что ты годишься.
— У меня не тот склад характера, — заметил я. — И в будущем это вряд ли изменится. Мне совсем не по душе административная работа.
— Думаешь, мне она нравится? — с горечью рассмеялся отец. — Да будь моя воля, я бросил бы всё, вернулся на свою любимую Землю Аврелия и снова стал бы командовать неаполитанской армией. Я воин, а не политик. Но Янус решил сделать меня понтификом — а он, когда захочет, бывает чертовски убедительным.
— Тем не менее один раз ты ему отказал.
— А потом целых сто лет чувствовал себя виноватым перед ним. Ощущение не из приятных, доложу тебе. Поэтому прими мой совет: если в будущем он предложит тебе должность, лучше согласись, отмотай свой срок и живи дальше со спокойной совестью.
Я покачал головой:
— Ну нет уж. Лучше я сделаю так, чтобы он вообще не предлагал.
Наш разговор прервал тихий стук — но не во входную дверь, а в дверцу шкафа между книжными полками. На самом деле там находился не шкаф, а «ниша» — небольшая комнатушка, где защитные чары, предохранявшие дворец понтифика и весь город Олимп от внешнего вторжения, были несколько модифицированы, чтобы пропускать адептов Источника.
— Открыто! — рявкнул отец.
Дверца распахнулась, и в кабинет вошла стройная русоволосая девушка в белой блузке с галстучком и коротенькой клетчатой юбке. Этот наряд, вкупе с небрежной причёской и невинным выражением лица, делал её похожей на примерную школьницу. Моя тётя Дейдра, мамина сводная сестра, многие годы экспериментировала со своей внешностью и в конце концов выбрала себе облик совсем молоденькой, ещё незрелой девчонки. Выглядела она лет на четырнадцать — пятнадцать и обычно вела себя соответствующим образом. Причём играла свою роль настолько убедительно, что даже её сын, мой друг и ровесник Гленн, ещё в детстве перестал называть её мамой и относился к ней скорее как к сестре. Говорят, что истинный возраст ведьмы можно прочесть по глазам, но в случае с Дейдрой это правило не срабатывало. В её озорных карих глазах не было видно ни прожитых лет, ни приобретённого с годами житейского опыта, ни следов разочарований, которые она испытала в своей долгой жизни.
Сколько себя помню, Дейдра почти безвыездно жила в Авалоне, и главным её занятием (если вообще не единственным) была забота о колдовской детворе. Она преподавала основы магии самым младшим ученикам — от шести до десяти лет, а также вела многочисленные факультативы по разным колдовским предметам для старшеклассников. Дейдра была хорошей учительницей, и дети обожали её, особенно подростки — не в последнюю очередь потому, что она была похожа на них, и в её присутствии они чувствовали себя свободно и раскованно. В своё время я тоже посещал её занятия, хотя не постоянно, а периодически — после того, как родители разошлись, я по три месяца в году проводил в Доме Источника. С уроками Дейдры были связаны мои лучшие школьные воспоминания, я многому у неё научился и очень её любил.
— Ради бога, Дионис, — сказала Дейдра с обворожительной улыбкой, — не надо так орать. Я же не глухая. И кстати, всем привет. Как делишки?
— Нормально, — буркнул отец без особого энтузиазма. — Рад тебя видеть.
— Я тоже, — заверил я, вставая с кресла. — Ты по мою душу?
— Ага, — кивнула Дейдра. — Твоя матушка попросила сбегать за тобой.
Я сразу всё понял:
— Так Диана снова забыла обо мне?
— Угадал. У неё и Бренды не сошлись результаты каких-то расчётов, и сейчас они спорят, чуть ли не дерутся, каждая доказывает свою правоту.
Отец фыркнул:
— Ну, это в их стиле. Держу пари, что ошиблась всё-таки Бренда, но она ни за что не признает этого, пока не вмешается Колин и не утихомирит её.
