Она казалась уверенной в себе, но эта уверенность тоже была чужой, не хокарэмской, она не опиралась ни на силу, ни на хитрость или умение. Ролнек не представлял, какое ее качество могло придать ей бесстрашное спокойствие. Она не боялась их — хокарэмов, позволяла себе сказать порой что-нибудь презрительное, но неизменно оставалась послушной, не желая испытывать на себе хокарэм ское принуждение. Ролнека порой подмывало сделать и ее язык таким же покорным, но припоминались ему слова Логри: «Раздражение от бранных слов — признак слабости», — и Ролнек гнал от себя эту слабость.
Мужской костюм был ей, похоже, в привычку; в нем шаг ее был широк и тверд. Выправка у нее не хокарэмская, но Ролнек не стал бы утверждать, что она хуже. И Ролнек был уверен, что на посторонний, неопытный взгляд эта беглая монашка кажется хокарэми.
И еще одно обстоятельство, совсем уже не лезущее ни в какие ворота: иголку в руках она держала неуклюже, как будто это был непривычнвй ей инструмент. Скажите-ка, в каком из майярских сословий могла вырасти девица, не обученная шитью? Даже очень знатные дамы, даже королевские дочери почти все свое время посвящают шитью или вышиванию.
— Я не прошу золота! — взорвался вдруг Смирол, под иголкой которого все нечаянно скукожилось. — Я прошу лишь новые штаны!
Будто в ответ на его просьбу вошли слуги Марутту, несущие на подносе сверток. И Смирол выжидающе выпрямился: а вдруг, чем черт не шутит, это действительно штаны для него. Но слуга обратился к девушке:
— Госпожа, государь шлет тебе подарок. — Он поклонился.
Девушка перевела взгляд на Ролнека. Тот, бросив Смиролову обувку на пол, встал и, подойдя, взял с подноса сверток и развернул. Этот было красивое, на вкус Ролнека, платье из очень тонкой шерсти, сшитое на сургарский манер.
Девушка тронула платье, взяла в руки, каким-то чисто женским движением приложила к себе.
Слуги, не дожидаясь ее ответа, ушли.
— Здорово! — оценил Смирол, по-прежнему сидящий на полу со штанами в руках. — Тебе очень пойдет. — Он уже сообразил, что если девушка наденет платье, его почти новые штаны вернутся к нему. — Померяй!
— Нет, — сказала она равнодушно, аккуратно сложив платье и бросив на лавку.
— Ты обманешь ожидания нашего радушного хозяина, — заявил Смирол, возвращаясь к штопке штанов. — Он определенно положил на тебя глаз.
— Мерзкий паук, — отозвалась девушка.
— Я уверен, он пошлет гонца к Логри, чтобы тебя отдали ему, — проговорил Смирол лукаво. — Что же ты тогда будешь делать? Откажешься?
— Нет, — ответила девушка спокойно. — Не откажусь.
Ролнек вскинул на нее глаза. Что-то недоброе почудилось ему в интоннации. Почудилось? Или в самом деле скрытая угроза? Ох, святые небеса, да что же это за девка такая?
Марутту сразу заметил, что его подарок остался без внимания.
— Почему ты не приняла платье? — спросил он.
— Не хочу, — сказала она. — В платье неудобно.
Марутту улыбнулся:
— Зато, я уверен, в нем бы ты была красавицей.
— Ты смеешься надо мной, государь? — кротко спросила она.
Она не была красивой, и вряд ли это могло исправить самое красивое платье. Неровно стриженные рыжеватые волосы, черты лица, более подходящие смазливому мальчику. чем женщине, уже не новая хокарэмская одежда… Да, пожалуй. красивой ее не назовешь. Но что-то безусловно привлекательное было в ней — может быть, ее спокойная непринужденная гибкость, может быть, что-то другое, что станет более заметным с годами.
Марутту устремил глаза на небрежно развязанный ворот ее рубахи, намекающий, что за ним скрывается вовсе не плоская мальчишеская грудь.
«Куплю, — решил Марутту. — За любые деньги. Велю нашить платьев, как на сургарском сервизе. Сургарские платья как раз для нее…»
Появляются порой в Майяре девушки, в жилах которых возрождается кровь языческой богини Карасуо-виангэ, — думалось Марутту, — девушки, которые сводят мужчин с ума неженской духовной силой, девушки, «которые сотрясают княжества и волнуют океаны». Такой была Анги Таоли Сана, такой была Лавика-аорри, такой была Хэлсли Анда Оль-Карими… И такой могла бы стать сургарская принцесса Карэна Оль-Лааву, вдова Руттула, могла бы стать, если бы ее не сломило горе.
Эта девочка, пока еще безымянная для Марутту, была чуть пониже сургарской принцессы, покрепче той и куда худшей породы; конечно, полукровка, что с нее взять, и благородного воспитания она не получила, но все же, если окрасить волосы в черный цвет, лишив их этого ржавого невольничьего оттенка, ее можно будет принять за чистокровную аоликану.
Черные волосы, платье в сургарском стиле, немножко благородных манер… и, пожалуй, чуть-чуть смуглой пудры, прикинул Марутту. Да, это именно то, что нужно. Лет через пять вряд ли кто отличит эту рабыню от настоящей принцессы Карэны. «Значит, — решил принц, пора подумать, как выкрасть полубезумную сургарскую принцессу и подменить ее поддельной.»
— Как ее зовут? — спросил Марутту Ролнека.
— Сэллик, — немедленно отозвался тот, припомнив первое подвернувшееся женское имя.
«Сэллик… — принц попробовал имя на вкус. — Низкое имя, разве что для торговки. Как ее назвать? Высокую госпожу принцессу называли Савири или Сава… Саур, — придумал принц. — Саур — буду называть ее так».
После обеда Марутту захотел увидеть умения рыжей Сэллик.
— Принеси мне лаангра, Сэллик, — сказал он ей, указывая в конец двора. — Посмотрим, какая ты ловкая.
Ролнек обеспокоенно привстал.
Эрван проговорил тихо, уловив это беспокойство:
— Я полагаю, она с этим не справится, государь.
— Пусть попробует, — сказал Марутту.
Сэллик, не говоря ни слова, отправилась в тот угол двора, где стояли клетки с лаанграми — небольшими ушастыми зверьками, похожими на куцехвостых лисят. Используются лаангры на охоте, их запускают в лисьи или тохиарьи норы, и зверь этот, пожалуй, еще более дикий, чем сами лисы. В норы лаангров запускают не иначе, как на цепях, а брать их в руки в замке Марутту мог только один, специально приставленный к ним человек.
Марутту наблюдал за действиями Сэллик. Эрван, оставив его, подошел к Ролнеку.
— Что ты тревожишься? — Негромко спросил он. — Ну покусает ее лаангр… Она же из Орвит-Ралло, должна быть привычной.
— Она не из наших, — сдавленно отвечал Ролнек. — Сколько себя помню, в Ралло ее не видал.
— Как же так? — спрашивал Эрван. — А мне показалось, я видел ее там. Лицо знакомое…
— Не было ее там, хоть у Рыжего спроси…
Эрван глянул на Сэллик. Она, пройдя неспешно около клеток, выбрала зверька, открыла дверцу и сунула туда обе руки сразу. Извлеченного из клетки зверька она держала одной рукой за загривок, другой — за ухо, где сжимала пальцами определенное, редко кому известное место. От резкой боли зверьку пришлось забыть, как кусаться.
