Франсуаз вынула меч из ножен и одним ровным ударом снесла головы всем четверым.
Алые фонтаны взвились вверх, соперничая с волшебными творениями Иль-Закира. Правда, надолго их не хватило. Мертвые тела посыпались наземь, как деревянные чурбачки.
Девушка удовлетворенно хмыкнула, как заботливая хозяйка, осматривающая результаты хлопот по дому. Затем уперлась ногой в первого стражника и свалила его в трещину.
– Поздравляю с почетной отставкой, – сказала она.
Щель почти затянулась, и последняя отрубленная голова в ней застряла. Френки пнула ее, как футбольный мяч, и мертвое озадаченное лицо повалилось в пропасть.
– Теперь унамунов можно какое-то время не бояться, – сказала девушка. – Еды у них будет вдоволь.
– Да, – согласился я. – Но нам предстоит встреча с хищником посерьезнее.
Через опустевшую площадь к нам приближалась высокая эльфийка. На ее груди сверкал золотой знак весов.
В Лернее нас учили тому, как определять характер по походке.
Она не шагала ровно, с гордо поднятой головой и расправленными плечами. Так ходят люди, привыкшие сражаться и побеждать. Не важно, идет ли речь о воительнице-амазонке, или о дорогой проститутке, которая знает, что ее красота и напористость откроют любые двери.
Не шла она и ссутулясь, опустив лицо, как передвигаются те, кто привык к постоянным поражениям.
Она словно скользила боком, чуть заметно выдвинув вперед плечо. Создавалось впечатление, будто ей всю жизнь приходилось протискиваться сквозь узкие щели и теперь она уже не в силах передвигаться иначе.
Это почти не было заметно, и я был уверен – многие, в том числе и она сама, вообще не обращали внимание на ее манеру ходить.
В Лернее мы учились обращать внимание на все.
А тот, кто учился плохо, погибал.
Как я чуть не погиб пару минут назад, не разгадав предательской площади.
– Ченселлор Майкл? – спросила она, протягивая мне руку.
Ненавижу, когда женщины протягивают руку.
Это грубый, неправильный, мужской жест, который подходит только переодетому копу, что выдает себя за шлюху в квартале для голубых. Нет, женщина должна подавать руку для поцелуя; это более изящно, более естественно и, самое главное, позволяет избежать физического контакта.
На самом деле, аристократы никогда не целуют руки дамам; это было бы совсем уж вульгарно. Достаточно просто поклониться, остановившись в нескольких дюймах от ладони.
Но что современным женщинам правила хорошего тона?
Я сделал вид, будто не заметил ее жеста.
– Ченселлор Черного Дракона, если не возражаете, – сказал я.
Ее губы округлились в виде буквы «О», словно она действительно собиралась произнести такой звук.
– Вы предпочитаете, чтобы вас называли полным титулом. Что же, вы имеете на это право. Ведь такова высшая ступень в иерархии.
У нее были светлые глаза с маленькими крапинками. А между крапинок прыгало высокомерное осуждение – за то, что я так сильно люблю чины.
– Меня зовут Лианна де Халон. Мой цвет всего лишь зеленый, так что можете смотреть на меня свысока, если вам так угодно. Но хочу напомнить, что здесь, находясь на службе Высокого Совета, мы все равны и наши титулы не имеют значения.
Я взял локон ее белокурых волос и распустил его, позволив играть с ним ветру.
– Черного Дракона, – произнеся, – присваивали лишь тем, кто прошел Лерней. Для вас это значит высокое положение в обществе и очень большой оклад. Для меня… для меня Черный Дракон означает то, чего вы никогда не поймете.
На этот раз она все же сказала «о».
Я чувствовал себя мерзко – чертовски виноватым.
Если судьба закинула тебя прямо в Ад, если восемнадцать лет ты гнил в болотах, а твои товарищи умирали у тебя на руках от того, чему даже не придумали названия – а потом ты все-таки выжил, – то ты не имеешь права, гном подери, считать себя чем-то лучше других.
– Что вас привело сюда, ченселлор? – спросил я. Она обернулась по сторонам, хотя смотреть было совершенно некуда, и коротко улыбнулась. Скорее, это было нервное подергивание, а не улыбка. Тоже характерная черта для этого типа женщин – причем их одних.
– Думаю, то же, что и вас. Магический кристалл сообщил чародеям Черного круга, что башня Иль-Закира скоро разрушится. Думаю, вы хорошо знаете, чем это грозит для долины.
– Ох уж эти мне магические кристаллы, – пробормотал я.
Я все еще чувствовал себя немного неловко, поэтому и нес вздор.
– Им нельзя предложить сделку с Инквизиторами, в обмен на показания. Нельзя пригрозить тем, что, если они не выдадут своих сообщников, то все оплеухи машины правосудия достанутся им одним. Нельзя выкручивать руки или бить по голове телефонным справочником, стремясь получить ответы. Кристалл просто сообщает – через пять дней триста шестьдесят тысяч человек утонут, как мухи в супе. И снова погружается в летаргический сон. Кристаллы о чем-то думают, как вы считаете, ченселлор?
– Не знаю, – ответила она. – Возможно, они такие же разумные существа, как и мы. Только мудрее. Они никуда не бегают, ни к чему не стремятся. Предпочитают лежать и спать. Поэтому им столько известно.
Она улыбнулась по-настоящему.
– И вот еще что – зовите меня Лианной.
* * *
– Высокий Совет очень редко посылает двух представителей сразу, – заметил я, когда мы проходили по городским улицам.
Народу вокруг было много, и все они радовались – словно не знали, что в нескольких шагах от них, на площади возле водонапорной башни, выбираются из земли многозубые унамуны.
Наверное, только так и можно жить счастливо. Если умеешь закрывать глаза на то, что тебе не нравится или пугает тебя.
Я давно разучился.
– Думаю, дело показалось им чересчур важным, – ответила Лианна. – К тому же мы оба оказались в этом городе – и оба свободны.
Я кивнул.
Последняя фраза показалась мне несколько двусмысленной; но люди слишком вольно относятся к словам. Не стоит поэтому обращать слишком большое внимание на то, что они говорят.
Сами этого они никогда не делают.
– Вы видели последнюю травестию? – спросила Лианна.
Тяжелые буквы на тяжелой вывеске складывались в слова: «Капитан городской стражи». Словечки тоже было не из легких.
– Да, – кивнул я. – По-моему, финал немного скомкан. Зрители уходили разочарованными.
– Согласна с вами.
Я оценил ее жест.
Это я был груб с ней, а не она со мной. Мне, а не ей, следовало искать слова, чтобы вновь перебросить между нами мостик доверия.
Два полуогра охраняли двери.
Не знаю, зачем-то ли капитан боялся, что продавцы фарфора и апельсинов составили коварный заговор с целью убить его, то ли их беспокоил медный колокольчик, висевший у входа. Вдруг кому-нибудь вздумается отвинтить его?
