Месяц спустя они пригласили меня провести неделю в Аризоне.
Я подумал, что приглашение послано для проформы, и вежливо отказался, полагая, что того от меня и ждут. Джек позвонил, настаивая на моем приезде. Лицо его осталось таким же худым, но зеленоватый экран видеофона ясно показывал, что напряженность и усталость исчезли бесследно. Я согласился. Дом их, как выяснилось, располагался в полной изоляции, на мили вокруг простиралась пустыня. И тем не менее хозяева его имели возможность пользоваться всеми благами цивилизации. Ширли и Джека я нашел загорелыми, радостными, излучающими любовь и покой. В первый же день они повели меня в пустыню и смеялись, как дети, стоило им увидеть зайца, пустынную крысу или длинную зеленую ящерицу. Они опускались на колени, чтобы показать мне маленькие растения, едва вылезающие из земли, и, наконец, мы подошли к огромному кактусу с массивными зелеными наростами.
Их дом стал для меня подлинным прибежищем. Я мог приехать в любое время, предупредив разве что за день, если у меня возникало такое желание. И хотя время от времени я получал от них официальное приглашение, они настаивали на ином порядке: я имел полное право приглашать себя сам. Им я и пользовался. Иногда мои поездки в Аризону разделяли восемь или десять месяцев, бывало, что я проводил у них пять или шесть уик-эндов кряду. Установившегося порядка не было. Необходимость увидеться с Джеком и Ширли полностью определялась моим настроением. Их же настроение никогда не менялось. Им всегда светило солнце. Я не припоминаю случая, чтобы они поссорились или хоть в чем-то разошлись во мнениях. И лишь когда в их жизнь ворвался Ворнан Девятнадцатый, между ними разверзлась пропасть.
Отношения наши становились все более близкими. Наверное, они видели во мне доброго дядюшку, ибо мне было уже под пятьдесят, Джеку — около тридцати, а Ширли всего-то двадцать с небольшим, однако связывало нас нечто большее, чем уважение и дружба. Чувство, что мы испытывали, я бы назвал любовью. Но без сексуальной компоненты, хотя я с удовольствием переспал бы с Ширли, если б встретился с ней в другой компании. Конечно, я находил ее привлекательной и влечение к ней росло по мере того, как солнце выжигало из нее то очарование юности, что заставляло меня сначала видеть в ней девушку, а уж потом женщину. И хотя мы с Ширли и Джеком вроде бы образовали классический треугольник, наши отношения и близко не подходили к черте, за которой начиналось обычное прелюбодеяние. Я восхищался Ширли, но не завидовал, думаю, что не завидовал тому, что право на физическое обладание ею принадлежит Джеку. И поздним вечером, иной раз слыша доносящиеся из их спальни звуки, свидетельствующие о том, что с сексом у них нет проблем, я лишь радовался их счастью, пусть и ворочаясь в своей одинокой постели. Однажды, с их разрешения, я привез с собой женщину. Тот уик-энд, мягко говоря, не удался. Но ясно показал, что приезжать к ним я должен один. И пусть это покажется странным, но я не чувствовал себя приговоренным к воздержанию, хотя в любви Ширли, которую я делил с Джеком, недоставало физической составляющей.
Близость наша росла, разрушая все барьеры. В жаркие дни, то есть практически постоянно, Джек взял за правило ходить голышом. Почему нет? Соседи не протестовали, благо, их не было, а с чего ему стесняться жену и ближайшего друга? Я завидовал его свободе, но не торопился последовать примеру Джека, полагая неприличным разоблачаться перед Ширли. А потому лишь ограничил свой наряд шортами. Вопрос, как говорится, был тонкий, а потому решили они эту проблему исключительно изящно. В один из августовских дней, когда температура зашкалила за сотню градусов[11], а солнце, разрослось в полнеба, мы с Джеком возились в саду, где они высадили растения пустыни. Когда Ширли принесла нам пива, я заметил, что она забыла надеть бикини, две полоски материи, что составляли ее одежду. Она словно этого и не замечала: протянула банку пива мне, потом Джеку, оба они держались непринужденно, словно ничего особенного и не произошло. Вид ее обнаженного тела, разумеется, возбудил меня, но лишь на несколько мгновений. Бикини, как мы все знаем, наряд чисто номинальный, не скрывающий ни формы ягодиц, не контура груди, так что я мог представить себе Ширли голой. Но она тем не менее перешла границу разделяющую людей одетых и обнаженных. Поначалу я отвел взгляд, ибо почувствовал себя в положении незваного гостя, заставшего хозяйку врасплох. Но быстро понял, что именно от этого ощущения ей хочется меня избавить, а потому, хоть и с усилием над собой, сделал решительный шаг ей навстречу. Пусть звучит это комично и напыщенно, но я пристально обозрел ее наготу, словно Ширли была не живым человеком, а статуэткой, призванной радовать взор, в я своим вниманием выказываю одобрение вкуса тех, кто показывает ее мне.
Взгляд мой задержался на частях тела, что я не лицезрел ранее: розовые кружочки сосков, золотистый треугольник меж ног. Тело ее с пышными формами, сладострастное, загорелое, блестело на солнце. Удовлетворив свое любопытство, я поставил пиво на стол, поднялся и торжественно стянул с себя шорты.
После того как мы преодолели табу обнаженного тела, жизнь наша стала гораздо проще, потому что дом был довольно-таки мал. Скоро я воспринимал как должное, а они, похоже, пришли к этому выводу раньше меня, неуместность стыдливости в наших отношениях. И когда туристы, повернув не в ту сторону, однажды подъехали к дому, мы уже столь привыкли к нашей наготе, что даже не попытались прикрыться, а потом долго не могли понять, почему на лицах сидящих в машине людей отразилось изумление и что заставило их развернуться в укатить прочь.
Лишь одну тему мы обходили стороной. В наших разговорах мы не касались ни диссертации Джека, ни причин, побудивших его оставить физику.
Случалось, что мы говорили о моей работе. Он интересовался, как обстоят дела с перемещением частиц в прошлое, задавал вопрос-другой, которые помогали мне распутать текущие проблемы. Но, подозреваю, вопросы эти задавались в лечебных целях, чтобы помочь мне преодолеть очередной кризис. Современные проблемы физики его не занимали. Во всяком случае, я не видел в доме знакомых зеленых дискет «Физикэл ревью» и «Физикэл ревью леттерс»[12]. Джек, судя по всему, полностью отсек себя от физики. Я попытался представить себе, а во что превратилась бы моя жизнь, пойди я тем же путем, но не увидел ничего, кроме пустоты. Однако Джеку это удалось, каким образом, я не знал, а спросить не решался. Ибо по-прежнему придерживался мысли, что рассказать он все должен сам, если будет на то его желание.
В своем затерянном в пустыне доме Джек и Ширли жили как в раю, всем довольные, ни от кого не зависящие. Они много читали, собрали превосходную музыкальную библиотеку, приобрели оборудование для создания голографических скульптур. Этим главным образом увлекалась Ширли. Некоторые из скульптур мне очень нравились. Джек писал стихи, от их оценки я воздержусь, эссе о жизни пустыни, которые публиковали в журналах, а также заявлял, что работает над большим философским романом, рукописи коего увидеть мне так и не довелось.
