Горло перехватили невидимые пальцы, я пытался вздохнуть и не мог, зато злые слезы закипели в глазах, а в груди разлилась острая боль.
Марсель вздохнул, на немолодом лице море сочувствия и понимания, как будто кто-то еще может понимать такую боль, проговорил очень почтительно:
– Ваша светлость, не дайте амоку овладеть собой. Вам слишком легко давались победы с мечом в руке.
– Не так уж и легко, – прошептал я сквозь слезы.
– …потому вам кажется, – продолжил он, словно не слыша, – что и в личном должно быть так же. А если нет, сперва недоумеваете, потом удивляетесь, гневаетесь, наконец безумствуете! А это неправильно. Воинских побед может быть много, а любовь бывает лишь одна.
– Зато подделок тысячи, – сказал я.
Он покачал головой.
– Грустно это… Вы слишком истосковались по любви, ваша светлость. Потому и полюбили это крылатое существо, слишком светлое, слишком нежное, чтобы жить в нашем мире. Уж простите за такие слова, но даже хорошо, что улетела! Вы все-таки из этого мира и для этого мира. Она это поняла и… пожертвовала собой. Теперь вы должны сделать так, чтобы ее жертва была не зряшной.
Я сказал с тоской:
– Как?
– Делать мужскую работу, – ответил он прямо. – Для которой все мы рождаемся.
Я вздохнул, но из груди рвутся рыданья, и чтобы не разреветься прямо среди двора, я кивнул и пошел в донжон.
Стражи в залах и в коридоре вытягивались и застывали, делая вид, что видят меня, но не замечают. Я кое-как добрался до своих покоев, почему-то сразу же ноги понесли к вбитым в стену крюкам, где я так и эдак примеривал черную корону Властелина Темного Мира, где лучше будет смотреться.
Острое желание взять седельную сумку, где оставил корону, стало таким сильным, что повернулся и двинулся к дверям, уже взялся за ручку, но заставил себя остановиться.
Иллариана, конечно, против, но сейчас ее нет, а жажда опустить корону на голову просто сжигает изнутри, чувствую этот недобрый огонь, гложущий внутренности.
Я вернулся к ложу, упал на мягкую перину, но снова вскочил и ринулся к двери, там остановился и заставил себя отступить.
– Да что со мной? – сказал вслух с горечью. – Кто не был в молодости радикалом, тот в старости станет сволочью… У меня старость уже наступила? Я не хочу отказываться от этой мощи!.. Но как же… Когда я перебрался через океан, у меня на Юге в руках была не меньшая мощь, а то и побольше… но в голову не пришло поработить демонов и стать их хозяином! Нет, вру, мысли приходили, как же без них, но их отшвырнул гордо и красиво!.. Так что же теперь? Устал?.. Постарел? Да я тут всего три года, ну пусть чуть больше… Или все-таки постарел, весь пар ушел в свисток?
В комнате вспыхнул яркий радостный свет. Из распахнутого окна доносились со двора голоса, заржала лошадь, а это значит, тот, кто умеет останавливать мгновение, на этот раз даже не замедлил время…
Я повернулся, ожидая увидеть его франтоватого и веселого, однако он показался мне мрачнее грозовой тучи. Пахнуло смертельной угрозой, лицо почти черное, в глазах сверкают молнии.
– Ну? – процедил он люто сквозь зубы. – И что еще? Вы уничтожили целый мир! А теперь страшитесь надеть корону?
Я спросил примирительно:
– И превратить этот мир в Темный?
Он прорычал:
– Нельзя было уничтожать, нельзя! Да, там был тупик. Да, ничего не удавалось сделать… Но все равно, я не просто недоволен… я просто в ярости! Там была такая замечательная площадка для отработки некоторых моделей поведения!
– Та площадка начала залезать на эту площадку, – сказал я нервно.
– Вы в самом деле сторонник справедливости?
– Не совсем, – ответил я осторожно, – разве что справедливости в моем понимании, я же самый умный, слыхали?.. Но важнее то, что наша площадка, как мне кажется, перспективнее той. Я не хочу сказать, что все новое всегда лучше старого, но все-таки новое лучше почти всегда. А там основа была слишком древней, хтонной, спинномозговой. Но, сэр Сатана, возможно, вам будет весьма интересно знать, что Творец был недоволен, если не сказать круче, еще больше, чем вы сейчас.
Его перекошенная физиономия на миг застыла, затем глаза вперили в меня пронизывающий взгляд.
– Что-о-о-о?
– Это же он создал, – напомнил я. – А я, того… как слон в посудной лавке… Да вообще-то куда там паршивому слону! Я как стадо слонов. И вообще…
Он мгновение смотрел на меня бешеными глазами, наконец проговорил все еще люто:
– Да, о нем как-то не подумал… Ему вы, сэр Ричард, нанесли ущерба намного больше.
– Вот-вот, – сказал я, – хоть вы имейте… не сострадание, конечно, у вас же все по-деловому, но тогда деловой расчет. Если вашему конкуренту я навредил больше, то вам я не враг.
Он не сводил с меня обжигающего взора, взгляд неверящий, словно все еще не понимает, как на месте прежнего Ричарда, которого знал, как облупленного, возникло такое вот непредсказуемое чудовище.
– И как он вас пощадил?
– Наверное, – признался я, – только благодаря беспредельному милосердию. Щадит же наш род, хотя мы натворили куда больше, чем допотопные, которых притопил, как слепых котят…
Он поморщился.
– Да, постарел…
– Милосердие – признак старости?
Он сдвинул плечами.
– Разве жестокость и нежелание идти на компромиссы не отличительные черты молодости?
Я пробормотал:
– Вы так окольно назвали меня щенком?
– Гм, – сказал он и впервые чуть раздвинул губы в улыбке, – вам виднее. Не зря же у вас такие ассоциации.
Я сказал быстро, пользуясь случаем:
– Что такое Темный Мир?.. Почему вас там не было?..
Он вскинул брови.
– Я-то при чем?
– Разве не вы истинный властелин Темного Мира?
– Шутите? – переспросил он. – Или всерьез?
Я сказал раздраженно:
– Что-то в общей картине не состыковывается. Есть Добро и Зло, Свет и Тьма…
– Правда и Кривда, – продолжил он с иронией, – Верность и Предательство… в общем, примитивный дуализм. Вы с таким термином знакомы? Прекрасно. Очень простая схема для простых умов. Потому так популярна.
– А что, есть и третья сторона?
Он поразмыслил и покачал головой.
– Вообще-то нет… если по самому высокому счету. Но кроме Света и Тьмы есть хотя бы Сумерки… уж не говорю о менее заметных материях. Темный Мир, как вы его называете, это хтонный мир, настолько древний, что люди тогда еще не были людьми. И религий тогда еще не возникало… в том виде, в каком признаем религиями.
Я спросил:
– Но вы-то, сэр Сатана, тогда уже были? Вы ведь с первого же Дня Творения?
Он кивнул.
– Да. Но тогда мы, все ангелы, были блаженными исполнителями воли Господа. Наша самоидентификация началась, как ни странно, после сотворения человека. Господь создал Адама и, весьма довольный своим творчеством, восхотел, чтобы мы оценили его шедевр и поклонились человеку, признав его властелином мира.
