Последний, впрочем, успешно отбивался, ставя печати и прочую шодо на воздухе и земле. Мне, к слову, на зависть. Мне, до такой скорости и филигранности шодо, еще расти и расти. Был джонин внешне хоть и не свеж, но не вымотан и, как я подозреваю, не будь он отягощен семьей, просто срулил бы от оппонентов. Да и упокоить бы их, возможно, смог, если бы не один фактор.
Фактор был каким-то невнятным карапузом, стоявшим ко мне задом, к месилову передом. И, достаточно метко и не вовремя, садил в джонина суйтонщиной, не слишком высокоранговой, но изрядно часто. Чем возможность моего джонина отбиться, самым хамским образом нивелировал.
Прикинул я, что и как, подготовил пару свитков, отменил следильных клонов в особняке. Ну и за секунду до мерцания, призвал всю доступную мне четверку, с наказом “творить лютую, необоримую и максимально пакостную и летальную джигурду вражинам”.
В шуншине, напевая про себя “я бью женщин и детей”, отвесил начинающему поворачиваться наглому карапузу смачного пенделя. Так-то я бью, вышеобозначенных, стараясь лишний раз не убивать.
Но вот по окончании пенальти, наблюдая за забавно вращающимся свежесозданным “аэронавтом”, призадумался, а не начинать ли убивать. И дело не в мате отлетевшего уже метров на тридцать шкета. Дело в том, что рядом с местом старта аэронавта лежал мясницкий крюк, знакомый мне по добытому из голов джонинов Кири. Они его обзывали булавой, но это мясницкий крюк, а кто называет иначе — дурачьё. Ну а основным фактором размышлений о “убивании”, стал тот факт, что рожа, перекошенная гневом и изрыганием непрельстивых слов, была знакома как мне, так и реципиентам из Кири.
Я вот тут, из собственных ножек, изволил отвесить нехилого пенделя некоему типу. Джинчурики Треххвостого, Йондайме Мизукаге Киригакуре но Сато, Каратачи Ягурой обзываемому. Впрочем, наверное, хорошо что отвесил. Хрен знает, с какими побочками и прочими погремушками вырвался бы Санби из некондиционного сосуда. А вообще, я, конечно, крут и отжег от души, но блин надо срочно валить.
Ягура пока заходил на посадку, клоны, в полном согласии с моим указанием, творили “лютую джигурду”. Джонин, к слову, вроде бы их узнал, так что, будем надеяться, от куная в печени виталу меня лечить не придется.
Так что, мерцанием заложил дугу, выдергивая свое высокоранговое достояние из схватки, ну и вторым шуншином прыгнул к семейству влекомого. Активировал самый мощный у меня барьерный свиток и, не отводя глаз от наливающейся невдалеке дикой чакрой фигни, бросил джонину: “Семью из барьера вытаскивай”. Впрочем, собеседник мой, так же пялился на формирующегося хвостатого и мой указ проигнорировал.
— Бегом, снимай с семьи барьер, от нас сейчас даже памяти не останется!!! — несколько повысил голос я, любуясь формирующейся биджудамой. Мечники, к слову, сопровождаемые джигурдящими клонами, так же сей факт отметили и сруливали в подальше.
— Хай, Удзумаки-доно! — перестал залипать джонин и снял печать.
— Бери на руки и замедли ток чакры, — инструктировал я.
Взял, подошел. А прихватив свое задумчиво-созерцательное приобретение за шкирку, прыгнул я хизушином в подвал особняка вместе с ним. Что-то неуютно как-то тут становится, да.
Ну а в безопасности я задумался. Видимо, моя невинная резня отправленных по мою же душу джонинов немного расстроила Мизукаге. И решил он совершить променад, в компании элитной группы, по предполагаемому маршруту урезанных.
Причем, подозреваю, выпиливал по дороге не только Удзумаки, но и всех невинных и непричастных под руку попавшихся. В итоге, можно считать что Удзумаки в стране Горячих Источников закончились. Сам я туда точно не полезу, не с моими силами джинчурики воевать. То есть, какие-то шансы есть и даже возможности. Носителя-то, скажем, прибить неслабый шанс есть. Но вот вырвавшийся хвостатый, как-то никак. Не дедуля Ашина я. Да и мечники не беспомощные дети.
В общем, хватит ума — сами родичи свалят. Не хватит — Дарвин им судья.
Ну, а приняв это, себялюбивое и подлое решение, начал диалог со спасенным имуществом:
— Шин-кун, рад тебя снова, — позволил я себе усмехнуться, — видеть.
— Удзумаки-доно, — бухнулся протирать пузом и мордой и без того чистый пол джонин. — Жизнь моя принадлежит Вам, а за спасение супруги моей и детей, благодарность не знает границ. Располагайте мной по вашему усмотрению, Удзумаки-доно.
— Оставь церемонный, Шин-кун и поднимись. Как я понимаю, решение присоединиться к клану под моей рукой ты принял?
— Хай, Удзумаки-доно!
— Тогда, сейчас немного подлечу вас и отправлю за пару километров от деревни. Дойдете до деревни дорогой. Встречу на входе, привратникам сообщите, что шли своим ходом. Некоторые тайны Удзумаки не стоит знать даже союзникам.
— Хай, Удзумаки-доно!
Вот, какой приятный, немногословный и полезный человек, думало мое сатрапство, снабжая свежеобретенных родственников джуньяхирами. Последние в себя в полном составе пришли, инструкции главы семейства вняли, да и отправлены были мной в лес, недалеко от дороги в Коноху.
Сам же я, посетовав о своей занятости и незаменимости, почесал из подвала к воротам. Причем группа из специально обученных Учихи, Абураме и Инузука, перехвативших меня на полпути, меня ввела в некоторой, правда недолгий, ступор. Известив специально обученных, что “группа доставки послания кланов дайме” у столицы, жива-здорова, подошел к воротам Конохагакуре.
А после уведомления привратников, что “это-мое” и краткого опроса ими же свежеприбывших, направился домой.
Блин, денек конечно, а ведь еще не стемнело толком. Да и к Орычу ночью идти… Ладно, пока пойду и пару часов посплю. Как бы это, для меня, не стало роскошью.
28. К нам едет приличный человек
Заснуть, впрочем, не смог. Как-то нервно и напряженно вышло, если честным быть. Обменялся вежливым приветствием (ну пнул под зад, не принципиально) с пролетевшей в паре метров от меня межконтинентальной ракетой. Так что, отыскал Эйку, посмотрел на нее коровьими глазами и уволок размножаться. Пока ей можно, а мне расслабиться и отвлечься надо, да.
Расслабленный и отвлеченный, да и изрядно гневный я лупил в дверь змеелюбского убежища. Анко, явно спросонья, дверь мне открыла и уползла досыпать. Я же, пыхая праведным гневом, нашел Орыча:
— Друг мой, Орочимару, а не скажешь ли ты мне, какого проклятого они, конфиденциальная информация о техниках моего клана, получает огласку по всей Конохе? — вежливо и корректно начал беседу я, поигрывая кунаем.
— О, Хизуми-кун, рад приветствовать. — мимоходом покосился на кунай Орыч, — Ну, вообще-то, ты не совсем прав. О том, что “летающий Бог Грома” создан на основе ваших подарков, в Конохе не знает только слепой и глухой.
— И, очевидно, каждый Удзумаки прыгает пространственно-временной техникой до сортира, с целью экономии времени. — ехидно прокомментировал я и продолжил жестким тоном, — Орочимару-кун, не считай меня дураком. Я прекрасно понимаю резоны твоего поступка, да и не отказался переместить группу, понимая что это во благо. Однако, если еще раз ты, вместо прямого и честного вопроса о техниках, подставишь меня перед окружающими, в надежде “подсмотреть”, я буду считать что наше сотрудничество и договоренности разорваны тобой, в одностороннем порядке.
— Как скажешь, Хизуми-кун, я тебя понял и слова твои учту, — жестко уставился на меня Змеелюб, — В таком случае, скажи мне. Ответь на “прямой и честный” вопрос. Джуньяхира. Я не прошу тебя раскрывать способ изготовления и прочее. Но я точно знаю, что чакроконструкт и печати в ней — обманка, к действию не имеющая никакого отношения. Чакра при лечении не используется совсем, ни капли. Ответь, за счет чего они работают?
— Сложный вопрос. Я мог бы тебя обмануть, мог бы развернуться и уйти, Орочи-кун, но как я сам не раз говорил: сотрудничество. Всю правду я не могу открыть не члену клана Удзумаки. Женись на девушке из моего клана, принимай печать, приноси клятву — расскажу многое, а если подождешь взросления моей сестры и войдешь в правящую ветвь — то и все.
