Арши вообще чрезвычайно чистоплотны, все потому же — в пещере очень важно поддерживать порядок на должном уровне, иначе можно накликать беду. Сложные, выше моего понимания, механизмы качали в поселок воду и создавали искусственный ветер, очищавший воздух. На отбросах поселка арши разводили грибы, которые употребляли в пищу и в качестве лекарства. Та же странная сила, которая распределяла роли в клане аршей, заставляла их и не пачкать вокруг собственных жилищ и чиститься с тщательностью, мало понятной людям. Правда, тела аршей, даже чистые, все равно издают довольно резкий запах — запах хищников, но он им не мешает, скорее, даже помогает ориентироваться и узнавать своих в пещерной темноте.
Когда я впервые увидел, как ели арши трофейную лошадь, меня ужаснуло их обыкновение пожирать мясо живого зверя. Я оценил, как чувствовал бы себя, исполни Ястреб свою угрозу. Зрелище было нестерпимым настолько, что я наорал на Паука.
— Неужели вы не понимаете, что творите?! — рявкнул я так, что он шарахнулся и дернул ухом. — Чем эта несчастная животина провинилась?! Ты хоть соображаешь, насколько ей больно, Паук?!
Все бойцы оторвались от мяса и посмотрели на меня.
— Так ведь живая она вкуснее, — сказал Задира.
— Точно, — кивнул Пырей и облизал нож. — Волки тоже их рвут живьем. Они ведь так свежее, Эльф.
— Но она же мучается! — Я еле удержался, чтобы кому-нибудь не врезать. — Давай тебя так же есть, Пырей!
Тогда Паук встал и перерезал бедной кобыле горло. Кажется, все были разочарованы, но никто не стал возражать и возмущаться. Авторитет Паука стоил дорого: когда он шел по жилому сектору, все тянулись его обнюхать и дотронуться, он был любим в клане — потому больше никто не жрал добычу заживо при мне. Не знаю, делалось ли это без меня, но претензии на такие радикальные перемены, по-моему, чрезмерны.
Я думал, Паук потом наедине выскажет мне свои соображения по поводу хождения в чужой монастырь со своим уставом, но он только толкнул меня плечом и ухмыльнулся. Я так и не понял, что он хотел этим выразить: насмешку или сочувствие.
Странно, что во время наших зимних вылазок наверх и патрулирования принадлежащих клану Теплых Камней земель, стычки с людьми взывали к моей совести гораздо слабее, чем страдания пожираемой аршами скотины. Похоже, в кругу друзей, с которыми мне в кои-то веки было по-человечески тепло, я бессознательно решил воспринимать королевских солдат и эльфийских рыцарей заодно, как грабителей, зарящихся на чужое. Молния и Нетопырь говорили: «Это наши горы», Клык со своей командой тоже говорили: «Это наши горы» — и, когда наступила зима, я уже был склонен считать, что это наши горы, мои с орками горы, и ни люди, ни эльфы по большому счету не имеют на них прав.
Я быстро понял, что именно влечет в эти горы чужаков. Арши преобразовывали подземелья поразительно, как никто больше — в их поселках легко могли жить любые другие существа. Я вспоминал рассказы о подгорных эльфах и гномах, и сама собой возникла мысль, что в завоеванных пещерах, буде таковые удавалось заполучить, упомянутым гномам и эльфам оставалось только навести внешний лоск по своему вкусу, потому что все прочее было уже устроено настоящими хозяевами. Даже выучив язык аршей, я не смог понять до конца, каким полусверхъестественным образом создаются их подземные жилища. Паук, который пытался мне объяснять, сам был не силен в науке, а ученые только смеялись над моими вопросами. Я сумел вникнуть только в простейшие вещи: металл для оружия обрабатывается в высшей степени странным, нечеловеческим и неэльфийским образом; шкуры для шитья одежды и обуви подготавливаются невозможным, алхимическим способом, а запах втягивается в специальные воздушные ходы и выносится наружу; потоки подземных рек, вращая лопасти каких-то чудных машин, согревают и освещают подземные селения… Я видел в шахте тележки, которые двигались, хотя их никто не толкал. Я видел пергаментные фолианты, содержащие странные знания, малопостижимые для людей, но не имеющие ничего общего с колдовством. Ближе к весне, когда обитатели Теплых Камней с уцелевшими обитателями Драконьего Гребня разыскали и восстановили подземную мастерскую, я увидел совершенно чудовищное оружие аршей — огненные жерла, с грохотом изрыгающие пламя и тяжелые чугунные шары на сотни шагов вперед.
Клык говорил, что это новое слово в войне. Что будь это оружие в клане во время боя за мост, мост удалось бы отстоять. На меня этот кошмар тоже произвел впечатление… но совершенно против воли я подумал, что теперь у моих товарищей есть чем противостоять эльфийской светлой магии.
Не будь у аршей этого изощренного чутья на возможности природных сил и способы их использования, они уже давно были бы уничтожены эльфами и людьми во славу того, что их враги называют Светом. Может, поэтому, когда горные лучники расстреливали на перевале всадников-разведчиков или устраивали искусственные обвалы на дорогах, по которым поднимались люди, я участвовал в этом легко и безо всякой рефлексии. По большому счету, аршей интересуют только горы и предгорья. Людям тяжело и непривычно жить в этих мрачных местах; только жажда золота и подгорных драгоценностей, помноженная на желание не покупать, а взять даром, плюс ненависть к аршам толкают моих родичей на обычный разбой.
Я бы сказал, война вообще бывает всего лишь двух видов: разбой и попытки отбиться от разбойников. То, что арши не воюют между собой, наводит на неприятные мысли насчет добродетели людей — об эльфах я вообще предпочел бы умолчать.
Арши сделали меня своим. Я стал, вероятно, первым человеком, своим в их суровом горном мире. И я, несмотря на какой-то скрежет душевный, был готов сделать для них все, что смогу.
Даже организовать разведку в эльфийскую Пущу. Мне не хочется думать, насколько это важно для меня самого.
…Мы отправились на рассвете ясного апрельского дня.
Акварельное небо мерцало над горами; с ледников дул резкий холодный ветер, но солнце уже начинало всерьез пригревать. Мир вокруг исполнился девственной прелести: цвели розовые крокусы, цвел белый вьюнок, зацветали дикие вишни — и перевал окутывал невесомый розовый туман цветения, пахнущий медом и холодной водой. В расщелинах еще кое-где темнел старый лед, но чем ниже мы спускались, тем пышнее и ярче становилась молодая зелень наших гор. Ящерицы, более совершенные, чем эльфийские украшения, бронзовые, серо-бурые и темно-оливковые, с тонким и точным узором, струящимся от головок к кончикам хвостов, сновали между валунами в ожидании полуденной жары; роскошный фазан, синий, зеленый и золотой, шумно вспорхнул из кустов, осыпав мох вокруг вишневыми лепестками.
