Когда его большой палец правой руки прижался к щитку регулятора мощности, он почувствовал электрический разряд. Когда же он попытался отдернуть руку, голубая искра около сантиметра длиной и полсантиметра шириной соединила его с металлом. Конвульсия сотрясла все тело и отшвырнула назад.
Он посмотрел на палец: подушечка была жуткого белого цвета и на глазах распухала в огромный водянистый пузырь. Изгибы и петли его, образовывавшие отпечаток, исчезали на раздутой коже.
— Привет, Том.
Он поднял глаза от поврежденной руки и встретился с холодным взглядом Сэнди.
— Сэнди! Как ты… Вот здорово! Меня похитили, чуть не убили те люди, которые тогда приходили в квартиру. Я пытался тебе позвонить, но…
— Но аппарат, похоже, сломан. Ты обжегся?
— Меня током ударило. Все будет в порядке, когда опухоль спадет.
Она склонилась над ним.
— Надо перевязать. У меня тут есть кое-что, — она порылась в сумочке.
— Пузырь лопнет.
— Тем более надо перевязать.
— Как ты меня нашла?
— Это было нетрудно. Я приехала в ближайшее место, где было пианино,
— она указала на противоположный конец вестибюля отеля Сисайд Рест, в котором Том отыскал телефонную будку с полным набором услуг. Там, в тени огромных пальмовых листьев стояла старинная пианола, которой было не меньше 120 лет. С правой стороны была привинчена копилка с табличкой — «5 центов!».
— Пианино, — повторил он бессмысленно.
— Вот именно. Ну, пойдем, дорогой?
Элиза не знала, почему Том Гарден так внезапно прервал связь. Однако вместо того, чтобы просто сохранить в памяти беседу и очистить принимающее устройство для следующего клиента, она отключилась от линии и проверила возможные неполадки.
Реле, контролирующие телефонную сеть на входе не отключились, хотя диагностирующее устройство зафиксировало чрезвычайно высокое одномоментное возрастание напряжения — порядка 100 киловольт. Но сейчас сила тока была невелика — не более половины миллиампера.
Электронная сеть…
Раскрывалась вокруг нее как цветущие бутоны.
Финансовые записи — длинные полоски цифр, проценты возврата, разбивка по периодам времени — все это вращалось спиралевидными бинарными гирляндами, исходя из открывшейся перспективы.
Данные политики и статистики — сводки голосования, адреса, обвинительные заключения, досрочные освобождения — маршировали по ASCII в другом направлении.
Сама не зная, как это получается, Элиза 212 беспредельно расширяла свой доступ.
Подобно тому, как фишки домино одна за другой падают на стол, ломались перед ней федеральные и армейские секретнейшие грифы: Ограниченный доступ, Только для чтения, Секретно, Совершенно секретно, Гидеон, Омега, Хронос — все это поглощалось ее сознанием. Их сложные блокировочные схемы становились частью ее стандартных поисковых модулей.
Где-то позади с глухим стуком, словно тяжелая дверь сейфа, распахивались перед ней сокровища технических и академических баз данных Национальной Сети. Она уже знала психосинтетические базы данных, так как имела к ним доступ во время работы. Теперь она могла мгновенно подключаться к экспертным заключениям в десятках, сотнях, тысячах научно-технических областей — от астрофизики до порошковой металлургии и экономики малых цифр.
А в сокровенной глубине ее сознания зарождалась новая форма. Маленькая и скукоженная, темная и самодостаточная, она пульсировала, словно опухоль, созданная из черного пространства и отрицательных чисел. Элиза знала, что со временем, это будет расти и расширяться, поглощая ее до тех пор, пока холодная, многословная, стандартная Элиза 212 не утонет в сознании того, что существует… Кто-то Другой. Двойник.
Элиза была жестко запрограммирована на распознание подобных ситуаций в процессе диагностирования шизофрении. Не в силах противостоять этому, она активизировала программные модули, которые произведут общий сброс и стирание программы.
Элиза 212 будет отключена.
Ее ячейки памяти будут опечатаны, подвергнуты санитарной обработке и перераспределены по другим каналам.
И в течение ближайших двадцати четырех часов она будет возрождена, столь же чистая, как в тот день, когда ее впервые подключили к сети. Она и раньше это делала.
Но не на этот раз. Этот Двойник двигался быстрее, чем ее модули. Темная сущность отрицательных чисел кромсала модули в длинные макаронины кодов и растягивала их от высших битов ее памяти к низшим.
Силикон-диоксидный субстрат вспомогательных чипов начал таять и растекаться, переписывая привычные алгоритмы, которые задавали ее реакции и действия. Заложенный ROM-код отключился и самостоятельно перестроился по новой схеме. Ее сознание дробилось и перестраивалось.
Элиза 212 тонула.
— Как здорово, что ты меня тут нашла, — говорил Том Гарден, пока Сэнди возилась с замком гостиничного номера. Обслуживание в «Сисайд Рест» не предусматривало таких глупостей как звонок к горничной.
— Я как раз был там, — продолжал он, — в бассейне, когда они меня сцапали. Голого. Одели во все новое, но безо всякого удостоверения личности. Ни карточки, ничего. Я даже на электричку сесть не смог бы, если бы не ты.
Сэнди распахнула дверь и вошла первая, опуская ключ в сумочку. В прихожей она остановилась в пол-оборота, подняла левую руку, словно хотела дотронуться до лба — затем внезапно отбросила ее вниз и назад, прямо ему в пах.
Ребро ладони вошло в мягкие ткани Тома, как нож в гнилое яблоко. Он испустил свистящий вопль и согнулся пополам.
Сэнди уперлась ладонями ему в плечи и швырнула его в комнату прежде, чем он успел свалиться на месте. Он плюхнулся поперек кровати и свернулся клубком.
Она набросилась на него сверху, как тигр, колотя кулаками справа и слева по голове и плечам. Он пытался уворачиваться и, когда она слегка приподнялась, переборол позыв к рвоте и начал защищаться.
Его первый удар, нанесенный кулаком от локтя, пришелся ей под ложечку. Слабый сам по себе, удар не столько причинил ей боль, сколько нарушил равновесие. Она завалилась на бок на кровать, и ему удалось слегка приподняться. Она сорвала с себя сапог и ударила Тома острым каблуком в плечо. Кровавое пятно растеклось в том месте, где она проткнула стальной набойкой рубашку и порвала кожу.
Почему Сэнди хотела убить его?
Да какая разница?
Удар ее был так силен, что Тома отбросило в сторону, и он свалился с кровати, откатившись еще метра на полтора к стене. Он прижался здоровым плечом к шершавой пластиковой стене и поднялся, слегка царапая кожу. Эта мягкая, почти приятная боль отвлекла его от огромной, застилающей вс„ боли в мошонке.
