Затем чернота стала рассеиваться, и она отодвинулась от меня.
Мы прошли под улицей, в мостовой над головой местами появлялись просветы, пропускавшие сумеречный звездный свет.
Здесь все окаменело, даже крысы не шуршали.
Скоро просветы закрылись над нами, и тоннели разбежались по сторонам, и все осветилось ровным сиянием, как в морской пещере, где не видно источника света.
На каменных стенах проходов виднелись слабые отметки; я думаю, она находила дорогу благодаря им.
Наконец, она провела меня еще через одну волшебную стену в огромный подземный зал с обвалившимися колоннами, и здесь стоял черный конь в упряжи, к седлу был привязан мешок.
Ее изобретательность поразила меня. Я видел, что она планировала быстро и тщательно; ее голова наверняка начала работать над этим планом в ту же секунду, как мой нож вошел в живот ее любовника.
— Конь сильный, — сказала она. — Я привела его сюда другой дорогой на закате, с ним немного еды, питья и других вещей для твоего путешествия. Я не могла достать много, иначе мои действия привлекли бы внимание. Есть кремни и связка смоляных факелов, которые понадобятся тебе позже. — Она говорила спокойно, как будто была незнакомкой, у которой я спросил путь. Она указала в сторону пространства позади коня и сказала:
— Проход у покосившейся колонны. Иди по нему, никуда не сворачивая. Вскоре ты увидишь отметку в виде змея на левой стене. Положи ладонь на его голову, и он откроет для тебя стену. Ты запомнил, что я сказала? Я не пойду с тобой дальше.
— Я запомню, — сказал я. — Куда же ведет этот путь?
— Этот тоннель проходит прямо под горами к юго-востоку от Эшкорека, — сказала она. — Я не знаю, где он кончается, но это будет далеко отсюда. По нему придется ехать девять или десять дней.
— А ты? — сказал я. — Ты скажешь Эррану, куда я делся?
— Я не скажу ему.
— Он заподозрит тебя в соучастии и заставит сказать.
— Нет. Он может сам догадаться. Принцам известно об этом тоннеле, хотя мало кто из них испытывает желание входить в него. Его построили Сгинувшие, те, кто был раньше нас наши предки, после которых мы выродились.
Она умолкла, в ней не было больше ни ярости, ни мольбы, только отстраненность, как будто душа покинула ее, и ее глаза казались слепыми. Я подумал о тех ночах и ослепительных днях, когда мы любили друг друга, и в моем мире была только Демиздор, и как она сказала мне: «Однажды ты пожалеешь, что взял меня». Теперь была только эта красивая, незнакомая, нелюбимая посторонняя, убийца и спасительница одновременно.
Я сказал:
— Может быть, для тебя безопаснее было бы поехать вместе со мной.
Она сказала:
— Не предлагай мне отбросы. Я буду в достаточной безопасности здесь; это мой народ.
А потом она спокойно и коротко рассказала о последних часах в крарле, до того как ее родственники забрали ее. Как она думала, что я умираю или умер, как воины изнасиловали ее, привязали и возвращались насиловать снова, как она лежала, ожидая своей смерти, о боли, стыде и гневе, и страже — обо всем она рассказала мне, пока я не запомнил этот свой урок наизусть.
Потерять любовь и узнать, как ты потерял ее, когда не было вины у обоих, подобно слепым детям, на ощупь пробиравшимся в темноте — в этом была острая, как лезвие ножа, боль.
— Демиздор, — сказал я, — пойдем со мной. Мы можем быть друзьями, по меньшей мере.
— Но мне не нужна твоя дружба. Я хочу твоей любви, и в то же время я не хочу ее. Иди, или я прокляну тебя. Это проклятье пристанет, потому что женские проклятья более жестоки, чем ваши.
Я увидел, что убеждать бесполезно. Я повернулся, отвязал лошадь и вскочил в седло.
Когда я пересекал зал, она окликнула меня, назвав по имени, которое я носил в племени.
Поэтому я оглянулся. В племенах говорят, что это приносит несчастье. Тафра однажды шепотом рассказала мне историю о воине, которого заманила в Черное Место женщина, и он уже почти обрел свою свободу снова, но ведьма произнесла его имя, и он посмотрел через плечо, и она затянула его назад лисьим огнем в своих глазах.
В глазах Демиздор не было огня. Я с трудом мог различить ее во мраке, только бледное лицо и бледную руку.
— Ты моя жизнь, — сказала она.
И она шагнула прочь в темноту и растворилась, как дым.
Я не окликнул ее. Я предвидел, что она не ответит.
Я въехал в тоннель и больше не оглядывался.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
ОХОТА НА ВОЛКА
Одиннадцать ночей и десять дней я ехал по этой магистрали. Судя по другим проходам, открывавшимся в зал с обвалившимися колоннами, многие большие дома Эшкорека имели доступ к подземному городу и к древнему тоннелю. Во дворце Кортиса, без сомнения, был один из таких входов. Иначе каким образом Демиздор могла знать об этом месте и секрете открывающихся стен, если только она не узнала об этом где-нибудь еще? Кроме того, позднее другие отправились этим же путем и не через подвалы Эррана.
Найдя змеиную отметку на камне и нажав на нее, я выступил в узкий низкий переход, поблескивавший светом от зеленых и серых грибков, с гнилым и сырым запахом подземелья. По этой секции пришлось осторожно ехать около часа, иногда сгибаясь вдвое, чтобы не задеть потолок. Потом проход снова превратился в какой-то зал или пещеру, и стало так темно, что я не видел вперед и на длину ножа. Я остановился, высек огонь при помощи кремня и зажег один из факелов. Смола вспыхнула, но вскоре пламя немного осело, потому что воздух был тягучий и спертый. Высоко над головой, куда не достигал свет факела, шуршали летучие мыши, если это были они, мне не удалось рассмотреть.
Пол был ровный, и конь шел легко, хотя мы двигались медленно по огромной пещере, границ которой не было видно по сторонам, и впереди все еще было темно.
Затем в свете горящей смолы что-то сверкнуло впереди в вышине, потом снова. Подняв факел на высоту вытянутой руки, я разглядел нечто, что заставило меня вслух побожиться именами богов, о которых я и не подозревал. Это была не пещерная стена, а стена из обработанного камня, и в ней была открытая арка, выше любой башни в Эшкореке Арноре, шириной в семь улиц. Свод арки был из плиты красного мрамора, которая блестела далеко в вышине, как рубин в полутьме; свод поддерживали две колонны из черного полированного гранита, густо обвитые от основания до вершины змеиными кольцами из чистого золота. Массивные змеиные головы с капюшонами в форме сердца образовывали капитель. Каждая колонна была приблизительно в сотню футов высотой; высота кроваво светящегося свода — почти сто двадцать. И на мраморе золотыми буквами было высечено название этого колоссального входа, представлявшее собой самый неожиданный из парадоксов:
