– Ты руки мыл? Ишь, душу он хочет грязными лапами трогать.
– Они не грязные, да я же только дотронусь, перышки поглажу, ловить не буду.
– Я её сейчас покормлю, может, сытая она тебя к себе подпустит.
– А может, ей выпить дать? Она пьяная будет посговорчивее.
– Нет, вы видели, совсем обнаглел, душу спаивать собирается! Я бы после такого предложения вообще бы в твою сторону и не смотрела.
– Стеша, ну попроси её не прятаться. Спроси, чего она меня боится?
– Спрашивала, молчит и в твою сторону не смотрит.
– Стеша, может, ты посмотришь?
– На что? На тебя или птичку?
– Да и на неё, и на меня, всё одно без тебя мне не жить.
– Ну, ты молодец – такими словами бросаешься. Может, ещё ухаживать за мной будешь ради души-то?
– Вот в этом ты права, ради души и своей, и твоей совсем неплохо было бы поухаживать.
– Все, Борислав, заканчивай словами играть, я иду на кухню, посуду помоги убрать.
Стеша взяла на себя многие функции Клевенс- занималась приготовлением пищи и домашним хозяйством. К этому занятию пришлось приобщить Борислава – все равно торчал рядом, и он исправно помогал ей.
Сидящие за столом с улыбкой смотрели им вслед.
Одновременно у нас, кажется, намечалась ещё одна пара. После своего спасения Себастьян не сводил благодарных глаз с Есении. Помогал ей, приносил бумагу, садился рядом, когда она рисовала, и не мог не восхищаться её талантом. Она ему явно нравилась. Но тень задумчивости, печали и обреченности не покидала его лица. Он смотрел на девушку и как будто запрещал себе ухаживать за ней. А она, кажется, ждала этого. Слишком часто смотрела она него и краснела. После поездки Есения просто расцвела – то ли потому,что смогла что-то совершить в своей жизни, то ли из-за внимания со стороны странного и таинственного мужчины. Её глаза сияли, и она была полна жизни и ожидания счастья.
Сегодня она не удержалась и спросила:
– Себастьян, как случилось, что Вы стали собирателем грехов, это так страшно. Что произошло с Вами?
– Расскажу в другой раз. Сейчас не хочу говорить, так хочется побыть обыкновенным человеком. Скоро опять всё начнется сначала, и не знаю, смогу ли я тогда смыть то, что собрал, сколько проживу, и куда меня занесёт дорога. Прости, Есения.
Встал и вышел. За столом оставались я и Есения, остальные тоже разбрелись по своим комнатам.
Разочарование мелькнуло во взгляде девушки, когда Собиратель грехов ушел, но она закусила губу и продолжила рисовать. Вечерами Есения почти не выпускала из рук карандаш, и её рисунки никого не оставляли равнодушным. Она рисовала нас, лес, лошадей. Казалось, эти лошади сейчас сойдут с листа и побегут. Все только удивлялись, как такой талант никто не замечал раньше. Сейчас её взгляд почему-то упал на чашку. Щербатенькая такая, давно пора выкинуть. Очень быстро Есения набросала эту чашку.
– И зачем я ее рисовала, только бумагу перевожу, некрасивая, – сказала Есения, пошла с листиком бумаги к камину и бросила рисунок в огонь. – Пусть сгорит.
Чашки, которая стояла прямо передо мной на столе, не стало. Как растворилась в воздухе. Моргнул глазами.
– Есения, что произошло, куда чашку дела?
– Какая чашка – та, что рисовала? Рисунок сожгла, а что?
– А то, что чашка пропала. Ты рисунок сожгла, а чашка пропала. Объяснить можешь?
– Шутишь? Я только дурацкий рисунок сожгла.
– А что при этом сказала?
– Пусть сгорит, больше ничего.
– Есения, быстро рисуй еще одну чашку или ещё какую-нибудь ненужную ерунду.
– Зачем?
– А затем, что неслучайно чашка исчезла. Ты ведь Предназначенная. Да, ты спасла Собирателя грехов, но полностью твоё предназначение не раскрыто. Может, тебе мусор предназначено убирать. Шучу. Просто думаю.
Есения нарисовала тарелку.
– А теперь сжигай.
Повторили то же действо, и тарелки не стало.
– Вот это чудеса. Так ты, поди, полмира уничтожишь, рисуя и сжигая. Молчи об этом. У меня возникла совершенно бредовая идея, – и я побежал в комнату собирателя грехов.
В комнате было темно, но человек точно не спал, он лежал, прижавшись лбом к стене, и только что об эту стену не бился.
– Себастьян, разговор есть серьезный. Очень. Извини, что врываюсь. Появилась абсолютная бредовая идея, её надо проверить. Идём, сейчас людей нет, будем пробовать. Только вначале ответь на очень важный вопрос: как ты видишь грех и можешь ли отделять человека от греха?
– Карен, не знаю, что ты задумал, но, конечно, в определённом состоянии я вижу все грехи и, конечно, могу отделять грех от человека, иначе как бы я его забирал?
– А образ этого греха какой? Ну, как ты его видишь?
– Да трудно объяснить словами. Он имеет вид человека, в котором живёт, но этот образ значительно безобразнее самого человека, и в нём отражена суть порока. Образ жадности, стяжательстваобычно представляет собой человека со скрюченными пальцами, трясущимися руками, горящими от жадности глазами. На внешности человека это может отражаться очень слабо, но образ, который я вижу, именно такой. Образы трудно описать словами.
– А ты передать увиденное можешь, ну, чтобы кто-то ещё увидел истинное лицо порока.
– Ты что, кому такое видеть пожелаешь, это только мое проклятье, сам на себя его взял. Теперь один, и буду один до скончания жизни, срок которой может быть совсем небольшой. Карен, мне сейчас плохо как никогда, хуже, чем когда сидел голодный и распираемый грехами. Понимаешь, я смотрю на нее – сам знаешь на кого – и знаю: вот девушка, о которой я мечтал всю жизнь, именно такая, истинная половинка, но я не могу позволить себе даже думать о ней. Разве можно ломать другую жизнь, никому нельзя находиться рядом со мной, когда грехов наберусь.
– Но один раз она прикасалась к тебе, под деревом, когда отгоревала.
– Да было дело. Но тогда, вероятно, грехи, как и я, замерзли.
– Может, она действительно тебе в помощь предназначенная, не только же для спасения тебя её сюда привело. Сам посуди: домашняя девочка, считающая себе никчемной и ни к чему особо не способной, приезжает сюда, находит этот затерянный вдали от людей приют, спасает в последний момент тебя от холода. Бросается в сани, вытягивает из реки. И это делает не богиня какая-то, а обычная девочка. Тебе не кажется это странным?
– Кажется. Сам думал, только не могу я другому такую судьбу пожелать, тем более ей. Она достойна лучшего. Видел, как она рисует? Она станет известным художником, может быть, её картины будут висеть во дворце, и она будет рисовать королей, а мой путь -дорога, чужие грехи. Ты не представляешь, какие люди бывают уродливые. Когда я этого насмотрюсь, да внутрь приму, единственное желание – умереть. Но не могу, обещание дал. Умереть смогу, только если смерть сама заберет. Ко мне ни один зверь не подходит. Да что жаловаться, сам выбрал этот путь.
