Однако лицо Мохаммеда неожиданно вытянулось от изумления, затем его глаза вспыхнули дикой радостью. Расслышав слова женщины, Мустафа подбежал ближе и заглянул через плечо хозяина, принявшись взбудоражено расспрашивать ее о чем-то.
Охрана подтянулась к ним, с радостным удивлением прислушиваясь к разговору.
Некоторые воздели руки, вознося хвалу небесам.
Мохаммед повернулся к Снейпу и воскликнул:
— Она жива, эфенди! Халифа жива! Она дома, в Турции!
— Не может быть… — пробормотал профессор. — Но как…
Вырвавшись из рук лечившего его янычара, к ним подбежал Джордж.
— Жива?! Она не сгорела?
— Нет, — Мохаммед снова прослезился, уже от счастья. — Моя жена сказала, что на их глазах из безоблачного неба в центр нашего сада ударила молния. Они подошли посмотреть, и увидели ее лежащей на земле. Без одежды, с обгоревшими волосами, всю покрытую ожогами, но живую! — он засуетился. — Простите, эфенди, но мне срочно нужно домой. Я нужен ей. Прощайте.
— Конечно.
Мохаммед отдал короткие распоряжения одному из охранников и аппарировал вместе с остальными. Оставшийся человек подошел к Снейпу и на ломаном английском произнес:
— Я ждать одежда ханым-эфенди.
— А… ну да, идемте, — пробормотал Мастер зелий и направился к Хогвартсу, обдумывая странную череду событий.
— Сэр! — догнал их Джордж. — Не возражаете, если я пойду с вами? Хогсмидскому колдомедику далеко до таланта мадам Помфри. И мне заодно хотелось бы поговорить кое с кем…
* * *
Дамблдор потеребил бороду.
— Поразительно, не правда ли? Я кое-что знаю о джиннах и об их потомках. Кажется, я понял, что произошло.
Снейп хмурым взглядом осадил ерзающего в кресле перебинтованного Джорджа и спросил:
— Как она могла сгореть, а потом появиться дома?
— Она не сгорела, — улыбнулся Дамблдор. — Она сожгла своего врага, а сама преобразилась, распалась и отделилась от огня. Очевидно, когда ее энергия высвободилась, произошло что-то вроде аппарации.
— Но она еще не умеет аппарировать. Ей только шестнадцать.
— Хм… Давайте подумаем, — директор откинулся в кресле и сложил пальцы на животе. — Одна из наиболее характерных способностей джинна — экстраординарная скорость передвижения. Выходит, она просто переместилась домой. То есть, фактически, прибежала.
— Переместилась? На такое расстояние?
— Расстояние и препятствия не имеют значения. Она могла обежать всю планету и вернуться обратно прежде, чем вы бы успели открыть глаза, — он усмехнулся. — Но, похоже, когда она обнаружила, что ее одежда полностью сгорела, то предпочла оказаться дома. И я ее понимаю.
— Она вся в ожогах, — тихо произнес Джордж.
— Конечно, мой мальчик — ведь у нее человеческая плоть. Только мгновенное бегство от эпицентра вспышки спасло ее от полного сгорания. Но это не страшно.
Отец вылечит ее. Но что будет дальше?
— Она что, теперь так и будет… — растерянно начал Джордж.
— Гореть и быстро бегать? — поднял брови Дамблдор. — Не думаю. Наследие джинна проявилось в критический момент. Я полагаю, она и сама не осознавала, что делает, и вряд ли сможет повторить это по своему желанию.
В кабинете наступила тишина, все трое задумались. Потом они одновременно заговорили. Снейп и Джордж умолкли, давая слово директору и тот кивнул.
— Благодарю вас. Так вот: из обстоятельных писем ее отца я узнал, что в их роду уже был подобный прецедент. Но тот бедняга совершенно точно сгорел и погиб.
Снейп мрачно сказал:
— Мисс Дасэби грозит та же судьба.
— Верно. Но ему незачем было жить, он лишился семьи и все потерял, участвуя в междоусобной войне. А у нашей девочки есть преимущество, — старик лукаво посмотрел на Джорджа, сверкнув глазами. — Я подозреваю, что кое-что удерживало ее здесь. И она не хотела это оставлять.
* * *
Два месяца спустя Снейп получил сову. Сняв пакет с птичьей лапы, он удивленно посмотрел на незнакомый почерк. Открыв упаковку, он замер, неожиданно уловив тонкий восточный аромат.
Внутри находился еще один продолговатый сверток и конверт с письмом. Снейп нетерпеливо открыл конверт.
На желтоватом пергаменте расползались корявые буквы — будто писавшему было трудно держать перо. Но почерк был знакомым.
"Здравствуйте, Северус-эфенди.
Сразу прошу простить меня за такое обращение. Но вы больше не мой профессор, а слова «мистер» и «сэр» для меня чужие, пустые звуки. Только на родном языке слова обретают истинный смысл. А в моем родном языке к уважаемому человеку принято обращаться именно так.
Мне передали оба ваших письма. А теперь и я наконец-то могу написать вам. Раньше никак не удавалось. Много дней я находилась в глубоком сне, и только неделю назад меня стали ненадолго выводить из этого состояния, давая возможность немного побыть собой. Сейчас я уже сплю не все время, и даже могу писать. Вот только не знаю, смогу ли осилить все письмо за один раз.
Мне часто снится Хогвартс, и ваши уроки — такими, какими я их запомнила. Я вижу все четко, будто наяву, слышу, как вы что-то негромко объясняете, или отчитываете гриффиндорцев. И никогда не ругаете нас, хотя в моих снах слизеринцы разве что на головах не ходят. Смешно, правда? Теперь я часто вижу смешные сны.
А знаете, я ведь могла попасть и на любой другой факультет. Мне кажется, что Сортировочная Шляпа определила меня в Слизерин только из-за вас. Попади я, например, в Гриффиндор — и кто знает, что случилось бы с Хогвартсом? Правда, один раз я чуть не сорвалась — помните Репаратум? Только боязнь уничтожить еще одну лабораторию помогла мне сдержаться. Мне тогда хотелось убить вас за ваши провокации. Вы хоть догадываетесь, что были на волосок от смерти? Думаю, теперь да. (Пожалуйста, не удивляйтесь ничему из того, что сейчас читаете. Временами меня заносит. Я не буду перечитывать то, что написала, иначе никогда не отправлю.) Но несмотря ни на что, я очень рада знакомству с вами, эфенди. Вы, безусловно, искуснейший алхимик, и для меня было честью учиться у вас. На любом факультете.
Но на Слизерине — особенно.
Я хочу поблагодарить вас за все, что вы для меня сделали. За вашу поддержку в те моменты, когда я вела себя странно. За то, что ни о чем не спрашивая и не выдавая меня, вы помогли мне не сгореть раньше, чем закончится трансформация. За вашу догадливость в непростой ситуации, и за то, что вы один тогда поверили в мои силы. Может, и не поверили, но поняли меня, и все получилось. И еще за то, что вы — я очень надеюсь — никогда не считали меня чудовищем…" Снейп опустил руку с письмом и задумчиво уставился в горящий камин. В нем, мерцая и извиваясь, танцевали яркие языки пламени. Ему вспомнился другой танец — гибкий силуэт в неровном мерцании факелов, и показалось, что он снова услышал ритмичный звон цепочек.
