Марджори, очевидно, нравилась и ему, и я невольно задался вопросом: как именно она ему нравится? К добру ли эти кулинарные сравнения? Что она для него, как не прекрасный сосуд, источающий дивный аромат?
– Мята… – промолвил Дерек, который дискусса о магии ровно бы и не слышал. – Альбин, а сам ты за или против?
– Отвечу как эльф, – ответил ему журналист, – если она Мята, я буду за. Если нет – я против. В данном вопросе мне важна истина. Если вам нужно что-то иное, я сожалею.
– Что касается меня, я бы вообще рад ни одного эльфа не видеть.
Они смерили друг дружку вызывающими взглядами и одинаково ухмыльнулись.
– Мне нужна истина, – сказала Мардж.
– Надеюсь, с истиной мэтр Ховански нам поможет.
Эксперт учтиво наклонил голову.
– Почему Гракх Шиповник не воспользовался услугами мэтра Ховански?
– Потому что ему истина не нужна.
– Это во-первых, – негромко сообщил Ховански, устремив преувеличено внимательный взгляд на собственные ногти. – А во-вторых, я бы особенно позаботился, чтобы лорд Шиповник понятия не имел, где меня искать. Судя по всему, лорд необыкновенно настойчив в достижении цели.
Охотно верю. Лорду Шиповнику нужен не только Дом Мяты, но и сам Альбин Мята: журналист – редкий эльф, у него связи во всех слоях, он знает пути наружу. Это важно, если ты намерен растить свою силу на новых корнях.
– В связи с этим последним я хочу, чтобы вы знали: я не буду свидетельствовать, официально подтверждая то, что мы сейчас выясним. Я существую только потому, что меня не существует. Я помогу вам только выяснить истину. Отстаивать ее, буде придется, не мое дело.
– Мэтр Ховански оказывает мне личную услугу по старой памяти, – чопорно сказал Альбин.
– Слушай, Мардж, – преувеличенно небрежно бросил Дерек, – а что, если сам Гракх и есть твой прапращур? С него станется.
– Это было бы забавно, – согласилась Мардж. – Но я не похожа на Шиповник.
– Да ты и на Мяту не слишком похожа.
– Ну, – вмешался я, – человеческая кровь могла напортить. Вон сколько ее было! Что, все Мяты так уж характерны, а, Альбин?
– Браки между Домами обычно тщательно продуманы. Геральдические службы следят, чтобы линия мужа была сильнее линии жены, и потому можно со всей определенностью говорить о типичной Мяте или типичном Шиповнике. Не скрою, обратные случаи встречались, но не как ошибка: когда от какой-то черты требовалось избавиться. Мэтр Ховански, вы готовы?
– Мадам? – наш эксперт-дегустатор был сама изысканность.
Марджори согласно наклонила голову, и тот буквально из воздуха вынул две хрустальные стопки, а еще крахмальную салфетку, две свечи… серебряный ланцет. Я разрывался между желанием сбежать на кухню варить кофе и необходимостью хватать нашего «гостя бледного» за горло, если только что-то пойдет не так. Не выношу ритуалов подобного рода. Меня тошнит от вида и запаха крови.
– Не беспокойтесь, – сказал тот, и я немного устыдился. – Я не из тех, кто теряет над собой контроль. Я профессионал. Где вы видели, чтобы определять качество вина дозволялось пьянице, да еще с похмелья, когда ему хорошо все, что горит? Никакой физиологии. Никакого, – он взглянул на Дерека, который тоже смотрел недружелюбно, – личного контакта. Могу ли я приступить?
Мы все как будто оцепенели. Я даже подумал потом, задним числом, что Ховански лукавил, называя себя не-магом, иначе как бы такие, как он, обеспечивали непротивление еды? Магия – это не сущность, магия – это процесс. То, что с нами происходило, с чисто филологической точки зрения напоминало утрату активной формы магических глаголов. Наверное, это Альбин мне сказал: потому что откуда бы мне самому додуматься про глаголы?
Альбин выручил нас и сейчас, молча закатав рукав рубашки. В слабом свете я разглядел на его запястье три ровных ниточки старых шрамов и мимолетно задумался: какие такие долги возвращает Ховански нашему эльфу.
В этом действительно физиологии было не больше, чем в откупоривании шампанского: обернутый салфеткой серебряный ланцет только коснулся жилы, и кровь тончайшей рубиновой струйкой побежала по стенке бокала. Надобно большое искусство, чтобы проделать подобную операцию столь аккуратно: без фонтанов и брызг по всем стенам. Ховански наклонил сосуд, добиваясь, чтобы потеки создали на его внутренней поверхности изысканный рисунок, «дамские ножки», если пользоваться жаргоном дегустаторов вин. Потом, чуть оскалившись – ровно настолько, чтобы соблюсти безусловную светскость! – зацепил клыками краешек бокала: то ли искра, то ли сверкающая прозрачная капля выделилась по зубному канальцу.
– Антикоагулят, – пояснил он. – Вкус крови Мяты мне хорошо знаком, однако мы будем соблюдать процедуру в точности.
Дело, как мне показалось, было не в процедуре, а в том, чтобы успокоить Бедфордов. Дескать, ничего особенного. Тут, правда, «гость бледный» изрядно промазал: если Мардж и не давала воли ехидству, то потому только, что была поражена силами, вызванными из тьмы по одному ее капризу. И не в том даже дело, что он вампир – будем называть вещи своими именами. Просто, в этом веке так не говорят и так себя не ведут. Может быть там, где-то, среди своих в бессмертной расе… Но на самом деле это не так. Даже бессмертные меняются: никто из эльфов не хранит старинные кружевные мантильи и веера ручной росписи, поломанные игрушки своих прабабушек, фарфоровые статуэтки с отбитыми носами, театральные программки, сумочки с бисерной вышивкой. Эльфы любят вещи, они наделяют их душой, но они ими не дорожат. Вещь в их понимании есть нечто сравнимое с представителем смертной расы; я бы сказал – чуть лучше, потому что вещь должна быть полезна или красива, иначе ничто не оправдывает ее существования. Согласно этому взгляду, вещи свойственна смерть, а зачем хранить труп в своем доме? Скорее уж свойственно вампирам, кого на их пути не сопровождает ничего, кроме вещей.
В любом случае, отворение ее жилы прошло еще более безболезненно. Жалкие полшажка на пути к удовлетворению любопытства, и вот уже на столе перед Ховански стоят две хрустальные стопки.
– Вы не изменились, друг мой, – сказал он Альбину, пригубив его «сок».
Альбин и бровью не повел в ответ на это – «друг». Едва ли хоть один из прочих чистокровных спустил вампиру подобную вольность.
Глотком «сока» от Марджори Пек мэтр омыл полость рта, взгляд его стал отсутствующим, веки прикрылись. На белую кожу без признаков возраста легли круги теней от платиновых ресниц. Пауза тянулась столь долго, что я подумал даже: не отравился ли театрал и гурман кровью нашей Мардж? Стал бы я сожалеть? Не уверен. В конце концов я полицейский, мое дело охранять овец, а не дружить с волками.
