просыпаться не хотелось ни в какую. Пока не прозвучало сакраментальное:
- Дима, давай скорее за стол, хаш остынет!
Дать остыть хашу — это кощунство, вредительство и хамство одновременно. Оделся я мгновенно, посетил санузел и вот умытый и почищенный подхожу к столу. А там — Он. Наваристый, густой, острый и соленый, и все это чувствуется только по запаху. Рядом лаваш, миска с тем салатом «Индигирка», что так понравился мне вчера, и чай. И пучок зелени: стрелки лука и кинза! Свежая! Клянусь, я впервые в жизни пожалел, что проснулся не с похмелья. Такой стол — мечта перегулявшего с вечера. К сожалению, почти всегда недостижимая.
После завтрака мы отправились на берег. Я, как ослик или пони с длинной челкой, катил свою тележку, армянин прихрамывал рядом, здороваясь с местными. У тактичных саха не было принято приставать с вопросами к людям, идущим по делам, и к незнакомым, поэтому в ответ ему степенно кивали, но бесед никто не затевал. Выйдя из-за какого-то очередного обшарпанного сарая я обомлел: передо мной возникла северная Река. С маленькой буквы даже думать про нее было невозможно. Посреди русла, как я помнил по спутниковым снимкам, тут росло три острова, по форме напоминавших тело огромной ископаемой рыбины: две челюсти и хвост. До ближайшего навскидку было метров пятьсот, хотя глазомер никак не мог перестроиться на такие просторы и наверняка ошибался. По правую руку от пологого спуска на песчаный берег было лежбище моторных лодок. Привязанные цепями и тросиками к вбитым в берег трубам, уголкам и прочему металлолому, они чуть покачивались на волнах, некоторые негромко, нежно постукивали бортами друг о дружку.
А слева... Слева было кладбище мертвых кораблей. Ржавые остовы разной степени разложения, если можно так сказать, выглядели масштабно, и чем ближе мы подходили — тем более тревожно и подавляюще. Баржа высотой с трехэтажный дом стояла на берегу, местами проржавевшая насквозь Еще какое-то судно, наполовину затопленное, показывало из воды только нос. Или корму, там уже и специалист, наверное, не разберет. После бараков, ободранных сараев и развалюх на берегу это было логичным продолжением картины и истории о том, как именно Север стал не нужен Родине. И это была очень грустная картина.
Самвел подвел меня к одной из лодок, помог затащить в нее мою каталку, следом неуклюже забрался и я с рюкзаком. Тут он вынул из-за пазухи, отряхнул, тщательно разгладил и надел видавшую виды капитанскую фуражку с треснутым козырьком. Вместе с шикарными усами смотрелось потрясающе — эдакий Капитан Врунгелян. Я же на старшего помощника Лома точно не тянул, оставалось только надеяться, что хотя бы на Фукса был похож еще меньше. Врунгелян перекинул через борт одну ногу, второй с силой оттолкнулся от берега, и наш кораблик чуть отошел от песчаного причала. Его тут же начало чуть разворачивать течением. Мы с капитаном аккуратно поменялись местами. Он двигался по лодке с привычной грацией, совершенно не раскачивая ее. Я — другое дело: пока лез с кормы к носу, чуть не выпал дважды. Зарычал заработавший двигатель, судно практически на месте развернулось и начало, набирая скорость, двигаться под острым углом к противоположному берегу. Видимо, напрямки плыть не позволяло течение.
Такие виды я с восторгом наблюдал только в телевизоре, на своем любимом канале «Моя Сибирь». После звонков, встреч, переговоров, пробок и метро приезжаешь домой, включаешь — а там дикая природа, шум воды, шелест трав, свист ветра. Ни одного слова, не единого человека в кадре — только пейзажи: леса, предгорья, распадки, озера. И вот я сам здесь. Никогда раньше не испытывал подобной смеси восхищения и свободы.
Против течения лодка шла не очень быстро, но я был рад и этому. Потому что предложенный мной и решительно отвергнутый Головиным вариант тут точно бы не прошел. Планировалось на веслах пройти вдоль берега, на сложных участках выходить на сушу и тянуть лодку за собой на веревке. Идя на моторе мимо отвесных скал и непролазных зарослей, было понятно: кто-нибудь, наверное, так и смог бы, но точно не я. Стремнины и буруны под дальним берегом ясно давали понять: на резиновой лодочке тут плыть можно только вниз. Не в смысле «вниз по течению», а в смысле «ко дну». И даже если бы довелось не сразу утопнуть, то двадцать верст до устья, где та самая Уяндина впадала в Индигирку, я греб бы, наверное пару суток, стерев в мясо ладони, задницу и уключины. Впрочем, их бы, скорее всего, просто сломал. А на моторке с таким бравым капитаном бы домчали чуть больше, чем за час. Вот и не верь после этого в могучую силу прогресса.
Ширина устья была на глазок метров триста. Течение было, но каким-то особенно ужасным не выглядело. По обеим берегам росла лиственница, кое-где в пологих местах были завалы из деревьев, принесенных рекой с верховий. Я осторожно предположил, что и там, где я решу остановиться, будет что-то похожее, с дровами хотя бы будет попроще на первое время. Или где-то по пути надо будет насобирать в лодку что-то вроде кострового запаса. Мы прошли еще около получаса, в километрах я точно не знал — вообще не понимаю, как они тут ориентируются, вокруг все настолько одинаковое, плывешь себе и плывешь. За крутым поворотом реки, миновав широкое место, мы причалили к берегу. Напротив в реку впадали два ручья примерно одинаковые по размерам, но один совсем тихий, а второй аж с водопадом. О, внимание заработало, как вовремя. Наверное, вот именно так местные и ориентируются.
Самвел снова помог мне с грузом, посмотрел, как кофр сперва лишился колес, а потом распахнулся и явил нам сложенную лодку. Надул я ее минут за десять, как на тренировке. Уложил на дно складные слани, установил сидение, до этого времени в точности повторявшее контуры одной из стенок моего супер-чемодана. Спустил свое плавсредство на воду, разместил на носу собранный обратно бокс, на корме за сиденьем — рюкзак, из которого достал и закрепил на поясе нож и два фальшфейера. Туда же, на корму, накидал подходящих небольших бревнышек без коры, которые, судя по серому цвету и звону при постукивании по ним, лежали тут давно, поэтому успели и промерзнуть, и просохнуть. Потом сел на какую-то корягу и закурил. Видимо, пришло время для паники.
Наверное, Самвел это почувствовал, потому что достал из внутреннего кармана фляжку и стопку бутербродов, завернутую в чистую тряпочку. Вот фокусник — то фуражка, то провиант. Что
