Впрочем, наших друзей и такие пропуска устроили, причем даже Фриша ничего колкого говорить не стала, прекрасно все понимая. Только спросила у Луизы:
– А Флику, если что, твой папаша добудет такой же?
– Конечно, – без тени сомнения ответила та. – Да я и сама, если надо, у дядюшки Томмена, королевского распорядителя, для него выпрошу пропуск на трибуны. Главное, чтобы он наконец появился.
Если честно – мы начали уже всерьез подозревать, что Форсезу не удалось ничего сделать для нашего спутника. По всему он должен был нас даже обогнать – мы-то перлись через Пустоши, кружным путем, его же Виктор обещал отправить прямой дорогой. Теперь нам стало ясно, что он имел в виду, говоря: «Туда сейчас многие направляются». Именно турнир.
Но вот мы здесь, а Флика все нет.
Так вот – на этой трибуне хорошо думается, несмотря на гвалт со всех сторон. И первое место в моих мыслях занимала Аманда, и в этом не было ничего странного.
Ушла она тогда от меня довольно быстро, причем прихватив с собой простыню. На мое:
– А как же я? Мне на чем спать? – она ответила:
– То есть – в замке на соломенном тюфячке спал, и тебе нормально было, а тут без простыни никак?
– Так горничные что подумают? – попытался объяснить ей я. – Вечером простыня была, утром её нет.
– Пусть думают, что хотят, – девушка была непреклонна. – И вообще – это твои заботы, они меня не интересуют.
Как мне показалось, она то ли уже жалела о том, что сделала, то ли пыталась скрыть под этой маской суровости некую растерянность.
За завтраком она на меня вовсе не смотрела, да и на трибунах садиться рядом не стала.
Как ребенок, честное слово.
Но нынешней ночью она снова пришла в мои покои, буркнула: – Подвинься, – и залезла под одеяло.
– Простыню не отдам, – сообщил я ей. – Сдается мне, местные служанки решили, что я ее то ли на носовые платки пустил, то ли еще куда. А то и вовсе попросту украл. Глазели так, что мне даже не по себе стало.
– Ты дикий барон из Лесного Края, – уточнила девушка, запуская руки мне за спину и приблизив свое лицо к моему. – Вот они так и решили.
– Зачем ты вообще это учудила? – я фыркнул – ее короткие черные волосы мазнули меня по носу. – Пара маленьких пятен крови, делов-то. Никто бы и не заметил ничего.
– Я же говорю – неотесанный барон, – сузила глаза Аманда. – Что с тебя возьмешь? Говорить такое девушке, отдавшей тебе самое дорогое, что у нее есть. То есть было.
– Да еще и принцессе, – заметил я, погладив ее по щеке.
– Сволочь, – закончила она, а потом нам стало не до разговоров.
Ушла она на этот раз от меня только под утро, когда темнота в комнате стала потихоньку рассеиваться.
– Скажи, – спросила она у меня, накидывая на плечи шелковый халат. – Перстень, что тебе дала Фюрьи, ты снял из-за того, что между нами случилось?
Ну да, еще накануне подарок Рози покинул мой палец и отправился в кошель.
– Если да – то зря, – продолжила Аманда. – У богов к тебе претензий не будет. Только ко мне и к Фюрьи, по крайней мере, так говорят легенды.
– А ты-то тут при чем? – опешил я.
– Я тебя соблазнила, зная, что ты предназначен другой, – пояснила девушка. – Вот если бы ты пошел к шлюхам – тогда перепало бы только Рози. А так – и мне достанется.
– Новое дело, – пробормотал я.
– Да ладно тебе. – Аманда погладила меня по щеке прохладной ладонью. – Я в это все не слишком верю. Точнее – вовсе не верю. Ерунда это все. Я не люблю Фюрьи и этого никогда не скрывала, но не стала бы подвергать ее опасности понапрасну. Все эти рассказы о проклятиях перстней – сказки, которые придумали девушки, чтобы удержать своих избранников, и не более того, так что можешь смело носить свидетельство собственной тупости и необразованности. Что глаза таращишь? Сам подумай – каким надо быть идиотом, чтобы связать свою судьбу с такой стервой, как де Фюрьи?
Вообще-то я перстень снял по совершенно другой причине. В Форнасионе были представители семейства де Фюрьи, и у меня не было ни малейшего желания общения с ними. Украшение приметное, новость про то, что их родственница его кому-то вручила, для них таковой уже не являлась, так чего зря гусей дразнить?
Но про проклятие богов я даже и не вспомнил, чего врать?
– А если я сознательно это делал? – не удержался я. – Ну, а что? Рози красивая, умная и королевских кровей. Чем не партия такой деревенщине, как я?
Меня перестали гладить по щеке и резко по ней ударили. Надо отметить – ну и тяжелая же рука у Аманды!
Прошуршал шелк, босые ноги прошлепали по полу, дверь в покои скрипнула два раза – открываясь и закрываясь.
Ни тебе «дурак», ни тебе «спасибо за ночь».
– Ну и ладно, – я, зевнув, повернулся на правый бок. – Хоть посплю маленько.
Не знаю почему, но у меня была железная уверенность в том, что следующей ночью все повторится снова. Ну, как минимум, она придет сказать мне, что я барон Баран или что-то в этом роде. А дальше… Дальше все будет так, как и должно быть.
Правда перед этим, днем, она будет мерить меня злобным взглядом и молчать. Но это я переживу.
Я захлопал вместе со всеми, приветствуя победителя-оруженосца. И вправду – молодец, мечом он орудовал отменно. Интересно, Гарольд это все видел?
На трибунах его с нами нынче не было, он еще с вечера отправился в резиденцию короля Роя. Ему надо было подобрать доспехи, при необходимости подогнать их под себя, опять же – согласно традиции, провести вечер перед поединками с теми, кто завтра вместе с ним выйдет на траву ристалища, и выпить с ними круговую чашу.
– Обедать пойдем? – спросила у нас Луиза, держащая за руку де Лакруа. – Или останемся здесь?
Робер и Луиза были безмятежно счастливы, может быть, единственные из нас. Гарольд накануне был весь в мыслях о турнире, Фриша и Жакоб переживали за Флика, Флоренс надеялась на то, что кто-то да увидит, какой рыцарь выбрал ее дамой сердца, про меня и Аманду можно было даже и не говорить. Что же до Карла, то он занимался тем, что любил больше всего на свете – ел все, до чего мог дотянуться, и заигрывал с дамами, сидящими неподалеку.
Граф Жером одобрил ухаживания де Лакруа за своей дочерью, равно как и возможные брачные планы. Гарольд, судя по всему, оказался прав, и наш друг являлся самой лучшей партией для Луизы из всех возможных. Нет, Робер этого вслух не сказал, но все было ясно и без этого.
Что примечательно – я чуть ли не впервые в жизни искренне порадовался за кого-то. Вообще-то я эгоист. Ну да, эгоист, и даже не слишком этого стесняюсь, хотя, разумеется, это и не афиширую. Другие в квартале Шестнадцати Висельников не выживают, вот какая штука. Там о тебе думать не будет никто, а если ты кому-то протянешь руку, вместо того чтобы подставить ногу, то это будет верх глупости.
