«Ах, какая я гадкая! – подумала она. – Если бы он действительно нравился мне, я бы не обратила внимания на все это. Но мне все это кажется просто омерзительным и до слез стыдно! Бедный, бедный Франк!»
Внезапно он бухнулся на колени перед постелью и принялся молиться.
Она нервозно рассмеялась.
– Ты молишься о счастливом супружестве? – спросила она.
Он поднялся, одетый в белые кальсоны.
– Нет, только об удачной ночи, – ответил он.
– Я не буду оказывать тебе сопротивления, – сухо заметила она.
– Я это знаю, любимая. Я молюсь о том, чтобы мне это удалось…
Что? У него это может… не получиться? И, зная об этом, он почти насильно втянул ее в этот фальшивый брак?
– У тебя есть основания так полагать? – выдавила она из себя.
– Да, в тюрьме у меня были с этим некоторые трудности. По утрам ничего не… происходило, – стыдливо ответил он.
У нее мурашки побежали по спине.
– А потом? – спросила она. Франк беспомощно пожал плечами.
– Совсем чуть-чуть… – ответил он. Чуть-чуть? Что, черт возьми, это означает?
– Значит, у тебя не было сексуального стремления ко мне? – спросила она.
Он уставился на нее, ужаснувшись ее откровенности.
– Не знаю…
Ванья почувствовала, как в ней разгорается гнев.
– Не знаешь? Ты же время от времени обнимал меня. Даже целовал!
Ей самой никогда это не нравилось. Но она позволяла ему делать это.
– Да, это так… – смущенно произнес он. – Мне нравилось быть возле тебя.
Проклятие! Ванья мысленно выругалась. Как он мог?
Почему он ничего не сказал ей? Ведь она же только из-за ребенка вышла за него! А он оказался неспособным к этому!
Она сжала зубы. Да, она попалась в ловушку, но и он теперь так просто не отделается! Эту ночь он никогда не забудет! Он станет способен на это до наступления рассвета, даже если ей придется всю ночь накачивать его!
Но все пошло лучше, чем она думала, мужская сила Франка еще не окончательно умерла. Она его заставила потрудиться! И когда он уже под утро заснул, он был смертельно уставшим. Он даже в тюрьме не чувствовал себя таким истощенным.
Но это была хорошая усталость.
Франк был человеком добрым, отзывчивым и внимательным к другим. Поэтому он спросил свою молодую жену, прежде чем уснуть, хорошо ли ей было.
Ванья что-то пробормотала в ответ, отвернувшись от него и спрятавшись под одеяло. Она не хотела, чтобы он видел, как она плачет. Он не заслужил этого.
Когда она, месяц спустя, поняла, что ждет ребенка, она принялась танцевать от радости. Все получилось! Еще несколько месяцев, и она свободна.
Ей придется остаться с ребенком месяца на два, возможно, на три – и все. Больше она не будет терпеть Франка, она это решила.
Их брак хромал. Франк считал, что они очень счастливы, и ее намеки на то, что им, возможно, со временем придется развестись, очень пугали его. Что это за ребячество с ее стороны? Она хочет проверить, сильно ли он любит ее?
Это было с ее стороны так глупо! Не могла же она думать об этом всерьез! Развод – дело неслыханное, так порядочные люди не поступают. Ведь она же сама обещала в церкви любить его в горе и в радости, пока смерть не разлучит их, а такие обещания человек не должен нарушать.
Он снова начал работать в церковной общине и уже хлопотал о том, чтобы обзавестись собственным жильем. Они не могли все время жить на Липовой аллее, где было тесновато.
Франк снова расцвел и стал уважаемым всеми человеком. Только с Ваньей он чувствовал себя неуверенно. Она избегала его. Любовные утехи ее не интересовали, она вся была поглощена ожиданием ребенка.
Впрочем, выражение «любовные утехи» здесь не подходило. Франк не годился для постельных игр. Он считал это делом серьезным, и первая ночь с Ваньей совершенно шокировала его. Мягко, но решительно он дал ей понять, что так делать не следует, что так ведут себя только уличные девчонки и шлюхи.
Но Ванья только почувствовала облегчение от того, что ей не нужно было этого делать. Каждый четверг она принимала его миссионерский акт и была послушной и сговорчивой женой.
Много раз Франк удивлялся тому, что она стоит по вечерам у окна и смотрит на вершину холма. Какая тоска была в ее глазах!
Франк благоденствовал. На собраниях общины подавали кофе и печенье – в дополнение к тому, что он ел дома. Ванья старалась как можно лучше вести домашнее хозяйство. Она всегда приветливо – хотя и рассеянно – улыбалась ему и вкусно готовила. Они перебрались в хорошенький домик поблизости. Потом – через год – они переедут в Кристианию, где Франку предлагали хорошее место в церкви.
«Я с ним не поеду», – думала Ванья.
Ей не терпелось поскорее произвести на свет ребенка. Месяцы тянулись ужасно медленно. Она плохо чувствовала себя все это время, да и Франк постоянно, действовал ей на нервы. Она совершенно не любила его. Его внешность казалась ей все более и более отталкивающей, в особенности после того, как он округлился лицом и телом, отрастил брюшко и второй подбородок. Иногда она считала себя несправедливой по отношению к нему, и в то же время она знала, что наступит день и она взорвется от ярости, если он не обуздает свои аппетиты.
И вот ее ожиданию пришел конец. Когда приблизилось время родов, она сделала так, как они давно уже решили: отправилась на Липовую аллею. Ребенок должен был появиться на свет там, этого хотели все, кроме Франка, но его не спрашивали.
Роды оказались трудными. Все были уверены в том, что на свет появится еще один меченый. И этого в самом деле следовало ожидать: Андре и Ветле были оба нормальными. Акушерка не решилась взять всю ответственность на себя, поэтому они сели в новый автомобиль Кристоффера и поехали в больницу. Насколько они помнили, это был первый ребенок Людей Льда, появившийся на свет в больнице.
Они успели как раз вовремя. Врачей заранее предупредили о том, что ребенок может быть уродливым и что мать может погибнуть в родах. Зашла речь о кесаревом сечении – но ситуация вдруг резко изменилась.
Начались потуги, и все пошло в бешеном темпе. Агнета и Бенедикта ожидали в коридоре вместе с мертвенно бледным Франком. Его тоже поставили в известность, что ребенок может быть меченым.
Но этого не произошло. Это оказалась на редкость красивая девочка, совершенно нормальная.
За исключением одного: ее язык был немного раздвоен посередине.
«Языковая мышца слишком тугая», – сказал один врач.
«Язычок почти как у змеи», – сказала Бенедикта.
Услышав про раздвоенный язычок, Ванья невероятно оживилась. Глаза ее, тусклые и равнодушные в последние месяцы, теперь загорелись. Подобно всем матерям, родившим против своей воли, она знала, что ей придется сделать выбор, хотя уже и привязалась к маленькой девочке. Но, увидев язычок ребенка, она сделала этот выбор немедленно и попросила на время оставить девочку с ней.
