Мама сняла с крутых чёрных с проседью кудрей и возложила на стол роскошную меховую шапку и расстегнула, но не сняла шубу.
— Я — на минуточку. Просто взглянуть, как тут моя девочка. Ну ладно, чайку чуток хлебну. И пойду. К тёте Ире обещала зайти, потом надо по магазинам пробежаться… Папа сегодня задержится…
Отчим — папа по давней традиции. Лариса ещё до школы привыкла.
— Ты, девочка моя, выглядишь как-то… Ты здорова? Ничего не болит? Устаёшь, да?
С мамой удобно разговаривать. На её вопросы можно не отвечать. Мычать, кивать — этого более чем достаточно.
— Напрасно ты ушла из театра. Что это за работа — голышом по ресторанам пьяных мужиков развлекать? Ну, деньги, конечно, но всё-таки — ты же балерина, а занимаешься — стыд сказать кому…
Я — в театре, как Ворон — в консерватории, сказало новое «я», которому хотелось возражать. Балет — это канон, из которого я выламываюсь. Я хочу создавать своё. Всё равно где. И если у меня не всегда получается найти место, где… Старое «я» воздело очи горе и посоветовало новому молчать и не пытаться что-то доказывать. Смысла нет — всё равно тебя не слышат.
Мама сморщилась, отхлебнув зелёного чая с мятой и мелиссой.
— Опять у тебя эта трава… Ладно, хорошо хоть, что горячий, на улице холодища… — С неодобрением взглянула на пепельницу, полную бычков. С ещё большим неодобрением — на Ворона, улыбающегося с плаката. — Нас с папой тётя Дина с дядей Геной в воскресенье в гости звали. У дяди Гены день рождения, надо сходить поздравить, и тебя они были бы очень рады видеть. Их Славик из Финляндии приехал в отпуск, он всё тебя вспоминает, вот я его видела на днях, он говорил: «Тётя Ада, как там моя Ларочка? Замуж, — говорит, — ещё не вышла?»
Ну и почему ты ему не сказала, что я замужем, спросило новое «я». Оператор поставил старый ролик: полный холёный мальчик с лицом нимфетки, в херувимских кудряшках. Губки бантиком, глазки голубенькие. «Не-ет, балет — это несовреме-ен-но, — с этакой барской растяжечкой. — А что ты читаешь? Ну-у, это уже старьё заплесневелое… Тебе Уолш нравится? А Буковски?»
— Я в воскресенье работаю.
— Жалко, жалко. Тётя Дина расстроится. Ты бы не курила столько, девочка моя. Это очень вредно. Вот я вчера смотрела по телевизору…
Лариса потушила сигарету. Встретилась взглядом с Вороном на афише. Внутренний ди-джей поставил «Владыку Тумана» погромче — и маму стало почти не слышно.
Мамина минуточка продлилась до четырёх часов пополудни. С помощью Ворона Лариса дождалась маминого ухода, но почти сразу же после ухода мамы позвонила Света.
— Ты жива ещё, моя старушка? — поразилась Лариса. — Дивлюсь…
— Устала вчера, как собака, — пожаловалась Света. — Но жива. Знаешь, Ларк, женщины, которые так пашут, имеют же право на личную жизнь. Правильно я говорю?
— Правильно.
— А по этому поводу надо развлечься. Как ты думаешь?
— Наверное.
— Ну так вот. Меня тут один пригласил потусоваться, сказал — возьми подругу. Пойдёшь, Ларк, а? Выпьем, посидим, музон послушаем…
— Слушай, Светик, что-то не хочется…
— Ой, брось, а! — тон Светы моментально стал совершенно безаппеляционным. — Кончай уже киснуть, а? Давай, давай, я зайду. Пойдём, посидим с нормальными мужиками, проведём вечерок по-человечески…
— Свет, нормальный мужик — это несуществующий персонаж. Вроде Кощея Бессмертного или хитроумного Одиссея…
— Не умничай. Себя надо любить и баловать.
— Я люблю и балую, — сказала Лариса. — Я хочу тишины и пустоты для себя любимой. А в виде баловства — кофе с кардамоном, ванну с дынной пеной и музыку Ворона.
— Ты всё ещё депруешь, — сделала Света окончательный вывод. — Всё. Одевайся, я сейчас приеду.
И повесила трубку.
А что, заметило новое «я», предатель. Может, и хорошо? Съездим, развеемся…
Ага, фыркнуло старое «я». Развеемся… по ветру. Это нам совершенно необходимо — дикая пьянка в обществе компании уродов. Тебя давно не выворачивало?
Правильно, возразило новое «я». Пить лучше в одиночку. Как у тебя водится в последнее время. До привидений ты уже допилась — следующий шаг будет либо в виде зелёных чертей, либо в виде розовых слонов. Ты и Ворон — воистину два сапога из пары: один сторчался, вторая спивается. Виват!
Неправда, робко возразило старое «я». Во-первых, мне не померещилось, а…
Заткнись, заявило новое «я» громогласно. Хватит уже слюни размазывать. Побудь счастливой современной женщиной хоть один вечер. Весёлой. Свободной. Красивой. Без комплексов.
Значит, морду штукатурить, вздохнуло старое «я». Ему тяжело было спорить с новым «я», так же как Ларисе было тяжело спорить с мамой. Плохо, когда две части одной головы друг с другом не дружат. Перезагружать внутренний компьютер без толку — вот если бы завести новый! Чтобы без вирусов, да не висел и не циклился…
Девичьи мечты, девичьи мечты…
Света влетела в Ларисину квартирку, как самум. Залпом выпила предложенный стакан сока, высыпала на стол Ларисину шкатулку с бижутерией и прочим барахлом, вытряхнула косметичку, вытащила тряпки из шкафа — она была полна энтузиазма.
— Вот мы сейчас сделаем из тебя королеву подиумов! — приговаривала она в процессе разгрома. — Ты ж у нас шикарная женщина, что распускаешься? Ты посмотри на себя! Ходишь чёрт-те в чём, волосы приводишь в порядок только на выступление, не красишься, не следишь за собой, куришь, пьёшь, зелёная вся…
— А ты не пьёшь? — попыталась протестовать Лариса.
Света воздела руки.
— Ну ты сравнила! Знаешь, одно дело — когда пьёшь хорошее вино в шикарном ресторане с шикарным дяденькой, а другое — когда всякую дрянь в одну харю! Хватит уже себя гробить!
Лариса пожала плечами.
— Ну всё, подруга, — Света придвинула к себе гору коробочек, баночек и скляночек и принялась их раскрывать. — Начинаем новую жизнь. Работаем в хорошем месте, срубаем побольше капусты, покупаем тебе новые тряпки, ты начинаешь за собой следить, а потом мы выдаём тебя замуж. За президента банка или нефтяного магната. Нечего из себя монахиню строить.
— Она сама строится, — пискнула Лариса, которой в запале едва не ткнули в глаз кисточкой с тушью. — Только я неверующая.
— Вот и не ерунди. Сиди смирно… Что бы на тебя надеть?.. Эх, гардероб у тебя, как у хиппарки какой-то — ни одной откровенной шмотки, штаны да размахайки какие-то… Чтоб никто, не дай бог, твои ноги не увидел, а грудь и подавно…
Лариса перестала сопротивляться и уныло смотрела на себя в зеркало.
— Я свои ноги с грудью показываю по средам, пятницам и воскресеньям, совершенно откровенно, всем, купившим билеты. В своё рабочее время. И уволь меня от того, чтобы проделывать это ещё и в свободное время тоже. Имеет же бедная женщина право на отдых…
