На высоком крыльце главного корпуса нас уже ждали. Ректор, сложивший руки на внушительном животике, являл собой воплощенное спокойствие. За ним толпились Преподаватели, изредка перешептываясь. Наше шествие остановилось в паре шагов от ступенек.
— Прежде чем вы начнете, — сказал Ректор, — я хочу напомнить, что организованные массовые беспорядки запрещены и могут привести к наказанию всех участников.
Толпа заволновалась. Про этот запрет никто не знал.
— А у нас вовсе не массовые беспорядки, — успокоил Зеник. — У нас протест!
— Хорошо, — сказал Ректор. — У вас есть письменное обращение? Есть? Давайте.
В рядах организаторов случилась заминка. Обращение было, но никому не хотелось идти к Ректору под холодными взглядами Преподавателей и отдавать написанное. А вдруг еще испепелит на месте? Или, еще хуже, в жабу превратит? То хоть помрешь смертью храбрых, а то квакай в зооуголке, пока для опытов не заберут. Наконец, более сильные практики выпихнули из толпы упирающегося, но слабосильного, Зеника. Он неуверенно вскарабкался по ступеням, отдал обращение и стремглав скатился вниз, споткнувшись на последней ступеньке и влетев кому-то в живот головой под смех всех остальных.
Ректор, не разворачивая бумагу, передал обращение секретарю и сказал:
— Что ж, ученый совет рассмотрит ваши предложения. Ответ сможете прочитать на доске приказов по Университету. Приятно было пообщаться, — Ректор развернулся и направился внутрь здания.
— И все? — вырвалось у кого-то из толпы.
— А что вы еще хотели? — обернулся Ректор. — Как вариант, могу предложить вам пойти задуматься о своем поведении. Или подмести студгородок, дворницкий инвентарь, я смотрю, вы уже нашли.
Преподаватели скрылись в глубине здания. Народ недовольно заворчал и начал было расходиться, но выскочивший с криком на ступеньки студент-практик остановил процесс развала колонны протестующих.
— Ребята! — закричал он. — Это же свинство какое-то творится! Вы понимаете?
— Да! — закричали все.
— Нас разводят, как детей!
— Да!!
Не понятно каким чудом мы вновь построились и дружно скандируя «Долой!», «Протестуем!», направились в сторону общежитий. Там, между жилыми корпусами практиков и медиумов была в незапамятные времена сколочена сцена — на ней планировалось проводить концерты, повышающие общий культурный уровень обучающихся. Когда стало ясно, что студенты желают повышать культурный уровень исключительно если обещают на концерте «обнаженку» и «халявное спиртное», от идеи отказались, но сцену так и не разобрали. Изредка ее использовали как огромный стол для грандиозных попоек, периодически студенческие самодеятельные группы пытались представить на народный суд свое творчество. Суд обычно заканчивался свистом жалеющих свои уши и опять же пьянкой в качестве моральной компенсации.
Сейчас же на сцене выступали главные протестующие, рассказывающие о том, как плохо мы живем и что нужно делать, чтобы жилось лучше. Я откровенно не понимала, почему мы живем плохо, лично я жила хорошо, но энтузиазм и коллективное настроение меня так сильно захватили, что я махала своим импровизированным транспарантом и кричала вместе со всеми «Долой!». Что «долой» и куда «долой», я не знала, но это было не важно.
В конце концов выяснилось, что во всех бедах виноваты эльфы. С этим я была согласна, громко крича «да!» на все обвинения в сторону остроухих, раздававшиеся со сцены.
— Они живут дольше нас!
— Что им лишний год обучения!
— Ломиториэль никогда отлично не поставит!
— Они богаты и не делятся!
— «Эльфийская стрелка» подняла цену на входной билет!
— Пиво дорожает, что им, они его не пьют!
— Бабы красивые, но не дают!
Остатками разума я пыталась понять, почему мне обидно, что эльфийские девушки мне не дают, но меня дернул за руку какой-то незнакомый парень и закричал
— Верно говорят, да?!
— Да! — согласилась я, глядя в его блестящие от возбуждения глаза.
— Эльфов нужно бить!
— Да! — взревела толпа.
— Мы идем бить гадких эльфов, — радостно подпрыгивала рядом Томна.
Толпа, хаотично размахивая транспарантами и выдирая колья из заборов, двинулась в строну эльфийского квартала. На нашем пути закрывались двери и ставни, случайные прохожие забивались в подворотни, и это льстило. Вот какие мы сильные, как нас много и как нас все боятся! Как мы им всем сейчас покажем!
Мы подошли к утопавшему в зелени эльфийскому кварталу, когда уже начало смеркаться. На нашем пути стояли старейшины квартала, тонкие, высокие, прекрасные длинные волосы с множеством мелких косичек развевались на легком ветерке. Старейшины пытались что-то сказать, толпа на миг остановилась, но в первых рядах закричали:
— Бегом, впере-о-о-од!
Эльфов просто снесло с дороги.
Я бежала, размахивая лопатой и что-то крича в едином порыве со всеми, как вдруг моя нога вступила во что-то липкое и теплое. Щелкнув пальцами, я зажгла огонек и посмотрела вниз. Вся моя сандалия была в темно-красном, на которое быстро налипала пыль. От осознания того, ЧТО это, мне на миг стало дурно.
Кровь.
Почему мирная демонстрация против увеличения срока обучения продолжилась кровью на моей сандалии? И что случилось с тем, в ком эта кровь текла?
Я попробовала остановиться, но это было невозможно. Толпа несла меня, как река щепку. Со всех сторон раздавались крики, кое-где уже завязались потасовки. Я схватила лопату наперевес и принялась пробиваться в сторону, поближе к забору. За мою юбку кто-то схватился. Я обернулась. Томна с выпученными глазами простонала:
— Не бросай меня здесь, пожалуйста!
— Держись за мной, — рявкнула я, расталкивая людей с помощью лопаты.
Мне наступали на ноги и толкали, пару раз очень сильно ударив; кто-то схватился рукой за блузку, я рванулась изо всех сил и выпала из толпы. За мою руку схватилась Томна, сжав ее так, что я вскрикнула от боли.
— Не отставай, — бросила я и двинулась в направлении движения орущей массы. Возле первого же переулка мы свернули и побежали подальше от этого ужаса.
— Стой! — шепнула я, услышав неподалеку свистки стражи.
Мы спрятались за деревом возле чьего-то ажурного забора. Стражники, сопровождаемые отчаянным лаем из-за забора, промчались мимо, громыхая оружием. Томна мелко дрожала, схватившись за мою руку. Сквозь ее шумное дыхание прорывались всхлипы. Я молча оценивала повреждения. Идти было возможно, хоть и больно. Какая же я дура, что пошла протестовать! И чего мне дома не сиделось? Гномы, как всегда, самые умные! Из них в этой кутерьме никто не участвует. Сидят себе сейчас по кабачкам, пиво пьют, трубочками пыхают. Дура я, дура!
