- И не встретим, - Старик говорил с той самой уверенностью в голосе, которая сыграла большую роль в его "воцарении". Холодные интонации, короткие, рубленые фразы-приказы. - Они спешат в сердце Королевства. После гибели Южной армии преграды на пути к столице у них больше нет. Так что они, тайсары, сейчас рвутся на север - и только на север. А мы должны собирать выживших после их набегов людей и сколачивать отряд. Всех отставших от орды степняков мы будем уничтожать. А когда враг остановится у столицы - ударим с тыла. Противник будет считать, что вы тылу у него - выжженная земля, и ожидать удара не будет. Так что мы можем добиться успеха в деле отмщения за гибель Южной армии.
План рождался прямо на ходу, легко и просто: будто бы не сам Старик его придумывал, а кто-то нашёптывал на ухо.
Хвоя шелестела, хотя воздух стоял неподвижно, даже слабенького ветра и в помине не было...
- Глупо это, - Ян Усмарь говорил с просто-таки каменной решимостью в голосе. - На нашем пути будут только выжженная земля, две-три целых деревеньки да десяток-другой замок с крохотными гарнизонами. И с этой силой, Старик, ты предлагаешь нам ударить по тайсарам? Это невозможно, это смерти подобно...
Внезапно мидрат улыбнулся о весь рот.
- Но именно такая война мне по нраву. О таком я мечтал с младых ногтей. Чёрная конная лава - и вставшая насмерть дружина, сражающаяся за родные края. Правда, умирать мне придётся за чужие избы - но зато удастся отплатить тайсарам за три века набегов и тысячи людей, угнанных в полон. Это будет подвиг, достойный богатыря из бабушкиных рассказов.
Усмарь подошёл к Старику, размашисто хлопнул по плечу и рассмеялся. Огнар не знал, радоваться или жалеть: Ян ударил с такой силой, что кости захрустели...
Аркадская империя. Диоцез Ориэнте.
Андронику Ласкарию устроили поистине грандиозный приём: едва прознав каким-то неведомым образом о скором приезде дрункария, офицеры Южной армии начали готовиться к торжеству. Всё, что только можно было есть и пить (а иногда и то, что нельзя) собиралось по "сусекам" (в соседних деревнях и, мягко говоря, забиралось "в ближнем зарубежье" - в каганате) и свозилось в огромные лагерные кухни. А уж там мастера половника и котелка творили настоящие чудеса!
Даже Флавиан Марцелл отдал должное умениям армейских поваров. Успел-таки "следик", прежде чем местная брага не заставила его искать уединения в отведённой для него палатке.
А пир шёл своим чередом. Поднимался кубок за кубком, чтобы потом низвергнуть содержимое в бездонную глотку солдата Южной армии.
Меж там за столом командования больше говорили, чем ели или пили.
- Из этой затеи ничего не выйдет, это я вам, Валент, говорю! - командующий вспомогательными когортамистукнул кулаком по столу. - Император слишком мало сил перебросил сюда, в эти Аркаром забытые степи. Ну посудите сами! Три жалких легиона и всего лишь две с половиной турмы! И это против огромного конного воинства кагана! Нас же на смерть толкают! Даже в войне с Партафой у нас было больше шансов!
В чёрных-пречёрных глазах Валента плясали бесенята. Вино слишком быстро пьянило этого невероятно худосочного аркадца, который, казалось, от малейшего ветерка мог или сломаться пополам, или взлететь. Но кто бы сказал, что командующий вспомогательными когортами наравне со своими воинами терпел невзгоды и лишения, питаться одними сухарями много дней кряду, а после похода - слопать (по уверениям очевидцев) молочного поросёнка за один присест. Но Валент так и не смог научиться пить и не пьянеть...
- А я верю в нашего вож... стратига! - расхохотался Иовиан, командир когорт федератов. За многие годы на аркадской службе этот варвар-айсар так и не смог отучиться от словечек из родного языка (или, скорее, не захотел). Крещёный в аркарианство, он продолжал перед битвой молиться богам войны родного народа, а после победы приносить благодарственные жертвы. Но все командующие, под чьим началом доводилось служить Иовиану, с лёгкостью терпели это. Просто не было, наверное, во всей империи человека, который лучше бы справился с лихим нравом федератов, при этом не убив десяток-другой разбушевавшихся варваров. Этот светловолосый гигант, заплетавший волосы в длинные и мощные косы, верой и правдой служил империи (в особенности её девушкам, её вину и её кухне), а под его началом варвары творили настоящие чудеса храбрости.
Сам Иовиан, прошедший вместе с Ласкарием недавнюю войну против Партафы, справедливо решил, что ни у кого, кроме как у Андроника, не добьётся такой воинской славы и, заодно, таких богатств и почестей. Поэтому понимал, что надо поддерживать стратига во всех его планах. Ведь чем безумней - тем веселей. А чем веселей - тем почётней. Ну и, в конце концов, чем почётней, тем, скорее всего, сытней будет на склоне лет...
- Поддержу Иовиана. Мы сможем победить - или какие из нас тогда аркадцы? - по-военному коротко изложил свои мысли Лициний Дикор. В том же духе высказались и его братья, Констант и Константин. Похожие друг на друга не столько внешне, сколько характером: молчаливые, задумчивые, жестокие на войне и дружелюбные в мирное время - они и сейчас держались вместе. Говорили, что они расставались не так уж часто, разве что в бою, командуя каждый своим легионом. Но, однако, Андроник успел заметить, что даже вдалеке друг от друга Дикоры действовали слаженно, будто бы до самой битвы обговаривая каждую мелочь в своих приказах и манёврах. Эти южане были настоящей находкой для любого здравомыслящего стратига. Хорошо, что именно их легионы Иоанн Дука Ватац перебросил сюда, на границу с каганатом.
Дикоры пили, ели и говорил на этом пиру мало, больше слушая и размышляя, изредка обмениваясь скупыми фразами меж собою. Однако к такому поведению все те люди, что общались с братьями больше дня или двух, успевали привыкнуть.
- А проблему с малым числом конницы мы уж как-нибудь решим. Не впервой варварским племенам из каганата перебегать на нашу сторону. Чего только не сделает доброе слово, подкреплённое несколькими кусками таммазарского шёлка...
А это сказал уже хитрый Феодор Кантакузин, один из турмархов Южной армии. Он тоже воевал под началом у Андроника в Партафе. Конница Кантакузина сыграла немалую роль в той войне, хотя местность ("Горы-с, игемон-с, горы-с", как сказал бы Феофан Лойола) и не давала развернуться во всю мощь.
За глаза Феодора звали Лысым Онтраром. Уже который год Кантакузин, задумываясь, чесал лысую макушку, или, глядя в зеркало, вздыхал при взгляде на жалкие остатки рано поседевших волос на висках и лбу. Правда, многие бы пожелали тоже стать такими же Лысыми Онтрарами: Феодор славился любовными похождениями, слухи о которых, говорят, дошли до самых северных границ империи. Все представительницы женского пола, знавшие Кантакузина, с особым душевным трепетом упоминали его имя...
