Глава двадцать первая
Перед ступеньками лестницы, на самом верху которой стояли вельможи, собрались те, кто пожелал принять участие в испытаниях. Я знал, что многие из них отправились в столицу, не дожидаясь смерти Хабан-дзи, как только разнеслись первые слухи об его тяжкой болезни. Теперь они стояли здесь, каждый рядом со своими земляками, разодетые, увешанные оружием, красуясь перед товарищами.
Отсюда, из глубины толпы, была видна лишь сплошная полоса воинских париков. Вокруг называли их имена, но ни одного знакомого мне, кроме Шанк-дзи.
Леопард поднялся на ноги, и шум толпы разом стих. Раздавался лишь негромкий звон маленьких мобилей, а Великий Мобиль теперь будет молчать до самого последнего испытания.
Грациозное животное поплыло вниз по ступеням. Под солнечными лучами его шкура отливала лазурью, глаза горели холодным, молочно-серым огнём. Он направился к кандидатам. Толпа отшатнулась назад, и меня оттеснило к одной из улиц, выходивших на площадь. Я уже не видел происходящего, но знал, что леопард ищет.
Гомон усилился. Тесные ряды пришедших из Сноссиса расступились, и на ступеньки поднялся один из них. Он стал перед своей Королевой, которая приветствовала его как героя, вручив ему эмблему соискателя. С этого момента он был свободен ото всех обязательств, кроме лежавшей перед ним цели.
Вскоре к нему присоединились избранные из Аженгира и Тваихик, потом Шанк-дзи, которого нельзя было спутать с другими соискателями. Затем в толпе снова зашептались. Пока ещё вперёд не вышел кандидат, представляющий мою землю, — а ведь я видел там довольно много желающих из Каулаве.
Стоявшая за спинами выбранных толпа снова зашевелилась, и опять меня оттеснили назад. Я уже давно потерял и Равингу, и Алитту. Сейчас меня окружали горожане Вапалы, люди средних сословий, обменивавшиеся замечаниями на своём отрывистом языке. Новости из передних рядов распространялись быстро, и, судя по обрывкам фраз, леопард просто прошёл мимо посланцев Каулаве, словно их не существовало, и теперь углубляется в толпу.
Я увидел в людской массе разрыв, отмечающий путь леопарда, люди расступались в стороны, освобождая путь воплощению имперской власти. И казалось, воплощение идёт в мою сторону.
Мужчины и женщины теснились, уступая дорогу могучему зверю, словно самому Императору. Он остановился — передо мной!
Серебристые, как луна, глаза смерили меня с ног до головы. Затем взгляд замер на медальоне, который я решился надеть для такого дня. Леопарды и песчаные коты не связаны кровными узами. Многие поколения леопардов вместе с вапаланскими воинами охотились на котов. Леопард оскалил зубы, клыки угрожающе блеснули. Он стоял так всего мгновение, а затем подошёл прямо ко мне и хищно раскрыл пасть, словно увидев желанную добычу. Он не рычал, как делал это, выбирая других.
Кругом шарахнулись прочь, и я остался с леопардом один на один. Он ещё раз взглянул мне в глаза, и теперь, как бы мне ни хотелось улизнуть в ближайшую улочку, удрать от этого зверя, я понимал, что пути к отступлению нет. Между мной и лестницей, на которой стояло четверо уже выбранных, образовалась свободная дорожка, леопард повернулся и зашагал по ней. Я поплёлся следом, расставшись с надеждами обмануть судьбу.
Толпа вокруг взорвалась возбуждённым гомоном с акцентами всех королевств. Я гадал, не случалось ли такое прежде, и досадовал, что это случилось со мной. Я не был добрым молодцем, закалённым пустынными патрулями, уважаемым в своём клане или Доме. Те, с кем мне придётся соперничать, отличались от меня так лее, как небо от земли.
Я приближался к своим землякам, кауланам, и хотя почти все они уступали мне дорогу, нашёлся такой, что твёрдо загородил мне путь. Он стоял ко мне лицом и, посмотрев на него, я понял, что в этот миг мой братец питал ко мне уже не презрение, а чувство, весьма близкое к ненависти. Я заметил, как он стискивает кулаки, словно жалея, что в них нет оружия. Сузившиеся глаза затянуло непроницаемой пеленой. Словно мы были не родными братьями, а закоренелыми, заклятыми врагами.
Леопард, пройдя мимо, снова уселся на ступенях и застыл, как изваяние. Однако Каликку вовсе не собирался пропускать меня. Стало совершенно ясно, что он преисполнен решимости не допустить меня к тем четверым, выбранным судьбой — или капризом зверя.
— Это простой прислужник! — взметнулся его вопль, и все кругом притихли, прислушиваясь. — Этот человек — простой пастух, носильщик! Он недостоин…
Теперь он повернулся и обращался к нашей Королеве, которая спустилась на пару ступенек ниже, тоже удивлённая странным выбором леопарда.
— О Великая Госпожа, этот человек — позор для народа Каулавс! Его нельзя избирать, он опозорит наше королевство! Неужели он будет избран?
Но рядом с Королевой Аломпрой Заканной встал Герольд. И он ответил моему брату:
— Молчать! Не нам судить, кто должен бороться за корону, — рука глашатая качнулась в сторону, почти касаясь головы леопарда. — Издревле это право отдано его роду, выбирать, кто должен пройти испытания. Или ты осмеливаешься оспаривать волю слуги Великого Духа? Пусть будет избран даже аженгирский невольник — даже ему будет дарована возможность испытать судьбу!
Мой брат не смел более возражать, но в глазах Каликку я прочёл охватившее его бешенство. Один из товарищей дёрнул его за плечо и оттащил в сторону, наконец освободив дорогу. В этот момент мне больше всего хотелось крикнуть, что Каликку прав, что я не воин, что даже в доме своего отца я был всего лить слугой. Но я знал, что этим ничего не добьюсь. Моя судьба решилась, когда леопард взглянул в мои глаза.
Вот так получилось, что я вернулся в дом Равинги, чтобы забрать свой мешок, под охраной личной гвардии королевы Аломпры. Мурри не показывался, и я надеялся, что он хорошенько спрятался. Я был уверен, что кукольница сумеет вывести его из Вапалы.
Равинга сама собрала для меня мешок, добавив к нему отличное новое одеяло и дорожную одежду — крепкие сапоги, куртку и толстые штаны, всё отличного качества. Я переоделся, оставив богатый костюм, который она подарила мне раньше, и взял в руки кифонг. Этот инструмент будет лучше оставить здесь, в безопасности. Я нашёл Алитту в лавке и протянул кифонг ей:
— Теперь его место — в твоих руках, девушка.
— Как пожелаешь, — холодно ответила она, а потом добавила: — Да пребудет с тобою Дух, о искатель трона.
Гвардейцы привели для меня орикса. Он заупрямился, не желая нести тюк, пока я не успокоил его, припомнив навыки, которым научился со скаковыми животными отца.
У меня не было времени, чтобы как положено проститься с Равингой, но я знал, что она желает мне удачи. Когда я вскочил в седло, то заметил, как сложились её пальцы в почти незаметном знаке, призывающем благоволение Великого Духа. Но ещё удивительнее было то, что Алитта, стоявшая в тени за спиной хозяйки, сделала тот же знак.
