— Но куда? Где найти место, которое сулило бы безопасную и достойную жизнь?
— Некоторые мусульманские столицы славятся своим блеском. А еще дальше на восток, так я слышал, лежит мощная империя, обширная, миролюбивая, величественная во всех отношениях. Но это чуждые нам народы, да и путь в ту сторону долог и чреват тревогами. Добраться до Западной Европы было бы легче, но там до сих пор беспокойно и дико. Кроме того, со времен открытого раскола церквей жить там для выходцев из православных стран стало несладко. Нам пришлось бы для виду принять католичество, а таких демонстративных шагов лучше бы избегать. Нет, по зрелом размышлении я предложил бы остаться в пределах Римской империи еще лет на сто — двести. Например, в Греции, где нас никто не знает.
— В Греции? Но разве она не впала в варварство?
— Не совсем. На севере много славянских поселений, в Фессалии — валашских. Правда, в Эгейском море бесчинствуют норманны, но такие города, как Фивы и Коринф, по-прежнему богаты и достаточно защищены. Красивая страна, полная воспоминаний. Мы с тобой можем обрести там счастье. Но разве ты сама, — он приподнял брови, — не задумывалась о перемене мест? Сколько ты могла бы продолжать свою нынешнюю жизнь? Еще лет десять, не больше, а потом пришлось бы волей-неволей отойти в тень, прежде чем мужчины заметят, что ты не стареешь. А поскольку ты привлекала к себе внимание общества, то вряд ли смогла бы остаться в том же городе, где жила.
— Верно, — улыбнулась Атенаис. — Я имела в виду оповестить, что пережила душевный кризис, раскаялась в своих грехах и намерена провести остаток дней в бедности, молитвах и тяжких трудах. Своими накоплениями я распорядилась уже давно — могу быстро и незаметно забрать их, если возникнет необходимость спасаться бегством. В конце концов, мне не привыкать — всю мою жизнь мне приходилось бросать обжитые места, а потом начинать все заново…
— И всегда так, как сейчас? — поморщился Кадок.
— Нужда заставляла, — грустно ответила она. — По натуре я неспособна быть монахиней, отшельницей, существом не от мира сего. Как правило, я объявляла себя состоятельной вдовой, но рано или поздно деньги кончались, даже если какая-нибудь напасть — война, грабеж, чума, что угодно еще — не разоряла меня раньше срока. У женщины куда меньше возможностей надежно вложить свои средства, чем у мужчины. И какая бы причина ни потянула меня вниз, приходилось начинать заново с самого дна и… работать, копить, потворствуя пороку ради лучшего будущего.
Теперь улыбнулся и он, и тоже печально.
— Не так уж непохоже на мою собственную жизнь.
— У мужчин выбор шире. — Она помолчала. — Я тоже изучала положение вещей. Если все взвесить, то я согласна: лучшим для нас городом будет Коринф.
— Что? — воскликнул он и в изумлении даже сел. — Ты вынудила меня разглагольствовать о том, что тебе прекрасно известно и без меня?
— Мужчине пристало показать свой ум. Кадок разразился хохотом:
— Прекрасно! Женщина, способная обвести меня — меня! — вокруг пальца подобным образом, достойна того, чтоб остаться со мной навсегда. — И более трезво: — Однако теперь нам надо сниматься как можно скорее. Будь моя воля, мы б уехали, не медля ни минуты. Прочь от всей этой грязи, строить первый настоящий дом, какого ни ты, ни я не ведали с самого…
Она прикоснулась пальцами к его губам, прошептав:
— Помолчи, возлюбленный. Если б только это было возможно! Но мы не можем просто исчезнуть…
— Почему нет?
— Потому что, — она вздохнула, — это вызвало бы слишком много толков. По крайней мере, меня стали бы искать. Есть люди, довольно высокопоставленные, которым я небезразлична и которые заподозрили бы, что меня убили. И если нас выследят… Нет! — Она пристукнула сжатым кулачком. — Придется делать вид, что ничего не случилось. Может быть, еще месяц, пока я не подготовлю почву разговорами. Например, что собираюсь предпринять паломничество, что-нибудь в таком роде.
Прошло несколько мгновений, прежде чем он сумел выговорить:
— Что такое месяц против многих столетий?..
— Для меня это будет самый долгий месяц во всей моей жизни. Но мы ведь будем видеться, и часто, не правда ли? Скажи, что будем!
— Разумеется.
— Мне противно, что тебе придется платить, но сам понимаешь, иначе нельзя. Впрочем, как только мы вырвемся на свободу, деньги станут общими.
— Хм-м… Нам надо выработать какой-то план, привести в порядок свои дела.
— Планы могут и подождать до следующей встречи. Сегодня у нас так мало времени! Мне же надо еще приготовиться к следующему свиданию.
Он прикусил губу.
— А ты не можешь сказаться больной?
— Лучше не надо. Он из самых влиятельных моих клиентов, одно его слово может провести грань между жизнью и смертью. Бардас Манассес, управляющий всем штабом архистратега.
— Если он так высоко среди военных шишек, то да, я понимаю…
— О дражайший мой, я же вижу, что сердце твое истекает кровью. — Атенаис обняла его. — Хватит. Забудем обо всем, кроме нас двоих. В нашем распоряжении еще целый час в раю…
Воистину Атенаис была столь искусной и изобретательной в ласках, умела так разжечь мужчину, как и уверяла молва.
Маленькая процессия пересекла Рог по мосту и приблизилась к воротам Блачерне. Четверо были русскими, двое скандинавами, а те двое, что шли во главе, — ни теми ни другими. Четверка русских несла шесты, к которым был подвешен тяжеленный сундук. Скандинавы в кольчугах и шлемах, с боевыми топорами на плечах, очевидно, принадлежали к варяжской гвардии и решили подзаработать, сопровождая ценный груз. Но не менее очевидно было, что это делалось с официального разрешения, и часовые у ворот просто помахали, пропуская процессию без остановки.
Они двинулись дальше по улочкам под городской стеной. Парапеты с бойницами уходили над головой к небу. Утро только занималось, внизу лежали глубокие тени, и по сравнению с недавним блеском моря здесь, в городе, казалось мрачно и холодно. Миновав жилища богатеев, процессия вступила в пределы более скромного, но и более деловитого квартала Фанар.
— Неостроумно, — проворчал Руфус на латыни. — Ты ведь даже корабль продал, так? И наверняка себе в убыток: уж очень ты торопился избавиться от всякой собственности.
— Обратив ее в золото, камни и прочие ценные мелочи, — весело уточнил Кадок на том же языке. Не доверять провожатым вроде бы не было оснований, но осторожность давно стала частью его натуры. — Или ты забыл, что не позже чем через две недели мы уезжаем?
— Однако до той поры…
