Только главное волшебство было не в этом, а совсем в ином.
В том, что ее сын и рыжеволосая девчушка взялись за руки и пошли рядом, бойко разговаривая — просто ни о чём.
Ни о чём и обо всём сразу.
— Я так понял, — сказал я, малость поразмыслив, — что это о времени, когда во всей наирутеннейшей жизни произошёл Большой Антивзрыв. Взрыв с обратным знаком, имею в виду.
— Метафора, однако. Сугубо развернутая метафора, — охотно пояснил Даниль. — Неужели коллега думает, что на старой Земле всё точка в точку так и случилось?
— Нет, конечно, — ответил я. — Только уж слишком много совпадений: девятка живых мечей, толстый намёк на мой александрит, на священный союз Огня и Воды, и на радуги, ало-золотую мужскую и сине-зеленую женскую… Даже на амулет нашего великого прадеда Хельмута, что достался ему от игны Марджан, а потом перешёл к моему папочке.
Насчет артефакта я проговорился и пытался теперь замаскировать обмолвку развесистой лапшой.
— От того глиняного желудя и ты на свет явился, мой милый. Где это видано, чтобы железо детей на свет производило? — сказал Даниль.
Я не нашелся, что ответить. Тем более что ощущал свою природу как «человеческую, слишком человеческую», по словам Ницше.
Тем временем мы вернулись к хижине и слегка отвернули опущенную дверную циновку.
Ну да, оба супруга внаглую заговаривали мне зубы. Ибо мои дети, вернее, юноша и девушка, сплелись на тростниковом полу в позе, не оставляющей сомнений, и лишь обильные волосы цвета меди закрывали их греховную наготу.
— Всего лишь два текста слились и стали одним, — пожал плечами Даниль. — Чистой воды постмодерн.
— Но они же одной крови! Брат и сестра!
— В Вертдоме — да. В Великом Рутене — возможно. Но не здесь.
— Мальчик, — добавила Тергата более мягким и серьёзным тоном, чем ее муж. — Как ты думаешь, почему в самом начале времен обычно лежит сакральный союз брата и сестры? И ведь даже Ева — плоть от плоти Адама, не говоря уж о том, что Адам и Лилит — это равноценные куски глины.
Я молчал, переваривая их рассуждения. Фараоны древнего Египта. Король Артур и Моргана-Моргауза. Самая близкая аналогия, тьфу! Фараоны древнего Египта. «Святой избранник» Томаса Манна, сын брата и сестры и супруг своей матери, который после своих невольных авантюр стал Римским Папой. После того, как провёл долгие годы отшельником на крошечном островке.
Островок, что источает из себя молоко и мёд. Шипы ледяного терновника — знак раскаяния в том, что сотворено.
И две глиняные разнополые куклы.
Которые, по словам бунинского Эблиса, надо подвергнуть обжигу.
— «Я создан из огня, Адам — из жалкой глины», — кивнул, смеясь, Даниль, угадав нить моих рассуждений.
— Нет, — ответил я.
— Тогда пусть это будет Камень-Радуга. Уверяю тебя, уж с ним-то не произойдет ничего плохого и неподобающего. Впрочем, как не было бы и с нашей милой парочкой.
— А что будет? — спросил я тупо.
— То же примерно, что с золотым яичком от курочки-пеструшки. Разобьется, расколется, может быть, расплавится и вывернет свой путь наружу вместе с драгоценным содержимым, — хмыкнул он.
Когда нет иного выхода и тебе это показывают как дважды два, становишься поневоле категоричным в выражениях.
— Я согласен, — ответил я. — Клятв не потребую.
— Потому только, что некому сторожить самих сторожей и подтверждать правдивость их слов, — пробурчал Даниль себе под нос. — Мудрый юноша.
— Как мы…Как это сделать?
Не отвечая, он свистнул — или мне показалось, что свистнул. Подлетела вереница из трех летучих кошек. Размах крыльев у них был, однако, саженный: похоже, лучшие представители породы.
Я стянул увесистую ладанку через голову и протянул вперед. И не заметил, как эту информационную бомбу подхватили то ли рты, то ли лапы.
— А теперь можно перевеситься через край острова, если не боишься, — хмыкнул Даниль. — Или пойдем снова в дом, там в подвале лючок такой имеется.
Меня аж перекорёжило от мысли, что нам придётся снова наблюдать… ну, ясное дело что.
Однако внутри ребят не оказалось. Когда мы трое — я, Даниль и Тергата — подняли крышку подвала, до сих пор упрятанную под одним из татами, первое, что мы увидели — это Моргэйна и Моргиану во вполне пристойных хламидах местной работы и в еще более непристойном положении, чем прежде, ибо они свесились в проём кверху задом и накрепко обнялись — я так думаю, чтоб уж если лететь в огнедышащее жерло, то в хорошей компании.
Мы подошли и тихо стали за ними во втором ряду. Даниль с Тергатой факт обладали неким таинственным сверхвидением, а мне вроде как не было интереса, тем более что из-под низу прямо-таки пыхало жаром.
И горизонт открывался куда шире.
Поэтому как только летучие твари окружили кратер широким кольцом, в центре которого сам по себе парил мой самоцвет, высвобожденный из тенет, я отпрянул.
Ибо едва это гигантское фасетчатое око достигло некоей центральной точки, как из него вниз, вверх и во все стороны плеснуло сияние. Оно было совершенно непохоже на вязкий, точно каша, огонь внизу. Прохладное с виду и настолько прозрачное, что через огромный пузырь, который на секунду выпятился из люка, точно линза, просвечивала каждая травинка и каждое зерно каменистой осыпи.
Пузырь мигом втянулся обратно, потом поднялся — но это уже было нечто похожее на водяную змею. Выходило как-то так, что я видел все ее цвета сразу: синевато-зеленые бока, все в колючих хрустальных искрах, фиолетовое брюхо, золотисто-оранжевую спину и широкую коралловую полосу вверху, похожую на гребень.
Радуга. Радужный мост между мирами. Через него Нижний мир получит сокровенное знание о себе самом…
— Змея вобрала в себя лёд, — сказала Тергата.
— Что же, коли дорога построена, время по ней пройти, — ответил ей Даниль. — Или ты хочешь так и остаться навсегда на островке?
— Да зачем все мосты за собой жечь, — возразила она. Будет возможность — вернёмся посмотрим, как тут наши королевские дети управляются.
— Они тут вместо вас поселятся? — спросил я огорченно.
— Ведь всегда так было. Каждая пара близнецов получала свой удел, — ответила Тергата. — Но этот наш мирок особый, так что придется тебе еще посылать лодку, крылатый летун или еще что за настоящими Моргэйном и Моргианой.
— Вертдомцы для виртуальности, — пошутил ее муж.
— И настоящие люди для истинной Атлантиды, — добавила она. — Воскресшей Атлантиды. Той, что под нашими ногами.
Не скажу, чтобы путь наш был долог и неинтересен.
