Ознакомительная версия.
– Ну, а ты, Эгнайр? – Грэйн наклонилась к студенту. Вот же насмешка богов и судьбы! Славное старинное имя – Эгнайр, Достойный Войска! А носит его… даже не червяк, а и вовсе зверушка какая-то непонятная.
Пленник нервно сглотнул:
– Что я должен делать?
– Для начала – сдашь мне своего профессора и лабораторию, а дальше поглядим. Согласен? Клясться не надо, толку-то с твоих клятв… безбожник.
– Согласен, – послушно вздохнул юный борец за мир свободной магии. Грэйн пожала плечами и отомкнула руны, возвращая ему способность двигаться:
– Тогда марш наверх! Приберись в доме и организуй нам всем чего-нибудь пожрать и выпить. Ну, что разлегся? Бегом!
Бегом у несчастного, конечно же, не получилось, зато ползком – удалось. «Нет, не получится из парня даже пса, не говоря уж о волке», – покачала головой эрна Кэдвен и повернулась к подруге. Вот теперь пора обсуждать и планировать по-настоящему серьезные вещи. Все-таки две головы в таких делах лучше, чем одна.
– А теперь мы с тобой сможем спокойно все обдумать, Джойн. Но сначала… Поможешь мне избавиться от этой проклятой маскировки?
Вчерашние пикантные пирожные ели все. За исключением Тиглата. Того подвело бурное шурианское воображение, которое, стоило Шэйзу бросить взгляд на тарелку с манящей горкой лакомства, рисовало картины одна страшнее другой. Возможно, графинины угрозы кто-то и воспринимал как жестокую шутку, но только не шуриа. Такими вещами, как кровная месть и смертоносная отрава, дети Шиларджи не шутят.
К слову, зловещий флакончик из-под духов – фарфоровый, с искусно нарисованным букетиком незабудок и позолоченной крышечкой – лежал прямо по центру стола. А леди Янамари по-прежнему время от времени поглядывала на него с нежностью. Не иначе – до сих пор лелеяла надежду употребить творение своих рук в дело.
– Нам нужны беспорядки в городе. Этот Алезандез, когда устроил показательную казнь, совершенно случайно повесил моего единственного связника! – заявила эрна Кэдвен.
– А давайте кого-нибудь отравим? – не выдержала и предложила кровожадная шуриа.
Не менее кровожадную ролфийку идея вовсе не смутила.
– Колодцы отравить – этого же не хватит, нет? – поинтересовалась она.
И тут Джойану озарило:
– А давайте отравим тива Алезандеза!
Вот! Именно! Тиглата всегда радовало стремление сородичей следовать национальным традициям. Шуриа везде остается шуриа!
– Прекрасная мысль, миледи, – решительно поддержал он Джону. – Уверен, что именно с его подачи меня позвали в гости к этим… живорезам, – и бросил недобрый взгляд на Эгнайра, хотя тот и пальцем не тронул шуриа.
Если быть предельно честным, то Шэйз в том, что с ним случилось, винил самого себя. Тоже мне, лидер повстанцев, который попался в глупейшую ловушку. Можно было бы сразу насторожиться, когда прагматичный тив Алезандез вдруг ни с того ни с сего предложил заняться просвещением молодежи, почти благотворительностью. И мертвец, припрятанный под кустом, тоже, между прочим, не склонял к доверчивости…
«В общем, сам дурак! Но кто-то же должен расплатиться за то, что случилось в подвале?» И если эта секта потрошителей не пригрелась под крылышком у тива Алезандеза – великого экспериментатора, то Шэйз Тиглат готов… готов… жениться на ролфийке! На эрне Кэдвен! Да!
Грэйн же про матримониальное пари шуриа не ведала, а потому сидела совершенно неподобающе: закинув ноги на стол. Словно какой-то вредный и придирчивый комендант форта.
– Страшные люди эти шурианские патриоты! – хохотнула она. – Как кого травить, так сразу спелись, а? Травануть тива – мысль неплохая, но как мы к нему подберемся? По карнизу заползем? – Грэйн сделала рукой этакий волнистый жест, изображая кистью змею.
Удэйн думал, что сложнее всего для недавнего посвященного окажется побороть отвращение к змеиному племени. Все-таки для бывшего тива Удаза это было нечто сродни врожденной боязни пауков или тараканов. Но вот он сидел в компании сразу двоих шурий, причем ни к одному из них не было у ир-Апэйна поводов испытывать симпатию – и что же? Даже чай посвященный Удэйн прихлебывал абсолютно спокойно и пирожные вкушал тоже без тошноты и опаски. Видно, в пламени Локки сгорело и впрямь немало от незаконнорожденного сына диллайнского тива. Так много, что сыном Форхерда Сида он себя совершенно не ощущал, как будто от чресл мага-эсмонда родился в свое время кто-то другой, не имеющий к нынешнему ир-Апэйну никакого отношения. И вспоминать о том, навеки сгинувшем Удазе – эсмондском ублюдке, не хотелось совершенно. Однако, стоило «сестрице» Грэйн посетовать на недостижимость гипотетической жертвы грядущего отравления, как Удэйн неожиданно для самого себя подал голос:
– Подобраться к Алезандезу можно через его секретаря.
– А кто у нас секретарь? – заинтересованно прищурилась сестра по посвящению и остро глянула на «братца».
– Тив Форхерд Сид, – молвил ир-Апэйн и удивленно порадовался собственному спокойствию. Имя папаши не вызывало в нем больше ни гнева, ни трепета. И, заметив недоумение Грэйн, пояснил: – Мой отец. После тех событий в Синхелме он переместился сюда, в Идбер.
Джона ласково, как котеночка, погладила флакон с ядом:
– Ну вот! И для тебя найдется дело. Хи-хи…
Эрна Кэдвен вопросила с сомнением:
– А папенька тебя не сдаст, братец Удэйн? И вообще… кто ты такой, чтобы тебя допустили к Алезандезу?
Ролфийка нахмурилась и губы поджала, но у соратника на душе потеплело – беспокоилась о нем сестра-посвященная. Пусть в этакой своеобразной грубоватой манере, но все-таки. Приятно, знаете ли! И ничего такого интимного в этом беспокойстве не было, просто он – в ее стае, вот и заботится о нем Грэйн, как и подобает вожаку. И варианты ищет другие, чтобы не погубил себя ир-Апэйн по-глупому.
– Кто у нас достаточно важная птица, чтобы его провели в приемную к местному предстоятелю?
По Тиглату ее зеленый взор скользнул столь равнодушно, что шуриа до глубины души возмутился. Похоже, его здесь никто уже в расчет не берет!
– Я хоть официально и мертв, но смею считать себя важной персоной. Раньше тив Алезандез не гнушался меня принимать в приватной обстановке, – с нескрываемой гордостью в голосе сообщил он.
И тут же снова почувствовал себя дураком. Точнее, персонажем из патриотической пьесы. Конфедераты обожали исполненные пафоса сюжеты об отважных и безрассудных героях, идущих на смерть с гордо поднятой головой. В последнем акте, уже как бы стоя на эшафоте (синтафском, разумеется), такому герою полагалось произнести длиннейший монолог о своей бесконечной любви к Свободной Торговой Родине. Шэйзу такие сцены всегда казались смешными.
Ознакомительная версия.