Ну нифига себе! Что-то мне эта сцена один вполне определенный момент из «Турецкого гамбита» напоминает. Тоже, конечно, нифига хорошего, но вообще-то их личное дело — оба, по местным меркам, почти взрослые.
Зря я, выходит, на Тумила волну в душе гнал…
— Не пойму я вот только, на что оно тебе надо? — мальчики уселись прямо на землю, и певец отложил свой инструмент чуть в сторону.
— Голос же ломается, даю все время «петуха», или пискнуть как мышка могу нечаянно. А вдруг на пиру придется чего исполнять? А ты, хоть мы с тобой и равногодки, без запиночки поешь, значит секрет твой стоящий.
Я аж обалдел. Ну вот как мне не стыдно, пошляку параноидальному? Пойду посыплю голову пеплом что ли? Ну, или хоть кота в золе изваляю.
Хрис скептически поглядел на Тумила.
— Упражнениям я тебя, конечно, научу, ничего сложного в них нет, только… — он помялся немного. — Застольные песни поют богатые да знатные.
— Я сын князя, между прочим, — покривился мой стремянной.
— Да хоть царский бастард. Мало быть чьим-то сыном, чтобы тебе на пиру князей инструмент вручили, — парень невесело усмехнулся. — Я вон тоже с детства лирником-то стать не мечтал, думал, что как отец, купцом буду, а оно вон как повернулось.
— Ну, скажем так, основания для надежд у меня имеются, — буркнул Тумил.
— Лады, тебе виднее, — певец пожал плечами, и вытащил откуда-то куриное яйцо. — Перво-наперво, надо тебе по сырому яйцу в день выпивать.
— Фе-е-е…
— Минимум по одному. Теперь смотри, поворачиваешь голову вот так вот влево и, одновременно, делаешь глубокий вдох…
Я тихонечко, чтобы молодежь меня не спалила, сдал назад и направился обратно к лагерю. Локтей через пять из-за дерева появился Касец и пристроился рядом.
— За мной приглядывали, или за парнем? — я почему-то совершенно не удивился.
— Сначала за ним, потом за вашим высочеством, — первый десятник даже изображать смущение не пытался. — В свете последних новостей и ваших планов этот его поход выглядел довольно подозрительно.
— И не говорите. Сам о нехорошем подумал, — я покосился в сторону Блистательного. — Я не забуду вашего усердия.
— С моей стороны было бы глупо утверждать, что я на это не рассчитываю, верно? — усмехнулся гвардеец.
— Насчет глупо или умно судить не возьмусь, но брехня бы это была первостатейная. Кстати о планах…
— За продуктами в деревню князья отрядили матросов, те сейчас как раз заканчивают перетаскивать. Среди самих селян разброд и шатания — мужики все бросили, даже с полей вернулись раньше обычного, обсуждают, — потому как, с одной стороны, нарушение устоявшейся от века традиции, а с другой, и по деньгам им выходит гораздо дешевле, и на невиданное зрелище поглазеть охота. Развлечений-то у них небогато, — отрапортовался Касец. — Будут на нашем празднике, если и не все, то большая часть — точно.
— Кто будет меня изображать уже решили?
— Да, ваше высочество. Знаменосец князя Тимариани — у него усы только-только пробиваться начали, если надвинет поглубже капюшон, так их и не заметит никто. И в плечах он еще не сильно раздался, кхм…
Это вот сейчас был совершенно непочтительный намек на то, что я пропорций вовсе не богатырских, или я чего-то неправильно понял?
— Ну и прекрасно. Главное теперь, чтобы бык не подвел, и дал себя поубивать как можно дольше. Ну и чтобы колодой не замер посреди танцовища.
— Если будет грустный да квелый, мы ему под хвостом тертым хреном намажем, — пообещал Касец.
Мнда, дякую тобі, добрий Боже, що я не бык — тяжело им в Ашшории живется-то.
Празднование Громолета-мясоеда традиция вполне себе народом любимая, но с точки зрения именно что религии этот день особо выдающимся не считается. Так, одно из деяний заскучавшего божества, каковых в пантеоне что собак нерезаных. Именно потому и сама служба какой-то особой пышностью и зубодробительным церемониалом не отличается: жрец (ну или, как в данном случае, монах) произносит краткое славословие Громолету за науку, которой он поделился с человечеством, может Троицу и Небесную Дюжину упомянуть вскользь, после чего начинают резать и готовить жертвенных скотов — баранов там, козочек, где как могут себе позволить, — попутно учиняя всякие там игрища да забавы.
Конкретно в моем исполнении служба не сильно от среднестатистической отличалась: во-первых, поскольку я и в прошлой жизни был большой любитель вкусно пожрать, и в этой от сей привычки не отказался, моя лекция об обильном и сытном питании отличалась несколько большей прочувствованностью, а во-вторых, что было селянам особо приятно, призывом к финансовым пожертвованиям не заканчивалась. Она, грубо говоря, вообще не заканчивалась — я просто объявил, что послушник Тумил сейчас, во славу Громолета, забьет быка в честной схватке и предложил народу насладиться сначала сим представлением, а опосля уже и самим быком — не на сухую, разумеется.
Религиозно настроенные массы к обоим предложениям отнеслись с воодушевлением и ринулись занимать места в нашей эрзац-коррере. Перехваченный мною еще до начала службы Хрис устроил соответствующий аккомпанемент (пришлось еще чуток князей обанкротить), а Шедад Хатиканский, исключительно в качестве тренировки перед вступлением в будущую должность министра царского двора, лично исполнил обязанность начальника корреры, явив при том завидную голосину, которой не смогла помешать даже никакущая акустика.
Ну а я, боком-боком, смылся в рощицу, где меня уже дожидались провожатые с лошадьми. Судя по звукам, доносившимся со стороны танцовища, грядущая драка подростка и здоровенной скотины деревенских воодушевила более чем. Люди, все же, во всех мирах одинаковы, panem et circenses [3] хотят…
До Аарты добирались на рысях, что мою спину, откровенно говоря, вовсе не радовало. С другой стороны, а какой выбор-то, собственно? Или пострадать за корону, или пострадать за просто так — шибко сильно я сомневаюсь, что мне, в случае афронта с троном, дадут спокойно дожить свой век в монастыре. Хорошо если просто пришибут, а то засадят в какую-нибудь сырую камеру с крысами и тараканами…
Спасибо, что-то не хочется.
В пути особо не болтали, и вовсе не оттого, что верховым разговаривать неудобно. Все там удобно, — это в дурацких книгах суръёзные разговоры на привал непременно назначают, чтобы героев (даже если они не верхами, а пешкодралом передвигаются), значит, ничего не отвлекало от пафосно-патетических речей, — просто не о чем было. Да и витязям ко мне лезть с разговорами не по чину как-то, а мне с какими-то расспросами лезть, так и вовсе себя дурнем старым выставлять.
