Князь неторопливо, чинно сел на лавку, руку правую положив на рукоять меча, а левой — опершись о колено. Сурово сдвинув брови, смотрел себе под ноги, будто синегорцы недостойны были, чтобы повелитель одаривал их взором. Выждав время, гордо вскинул голову и спросил:
— Значит, силой меня из дому вывести хотели, люди?! А?!
Синегорцы, словно очарованные блестящим видом князя и гордой его осанкой, молчали, никто не желал брать на себя обязанности говорить за всех. Но выкрик таки раздался:
— Да, хотели, княже! Силой, силой!
Владигор привстал, чтобы лучше разглядеть смельчака, спросил:
— А это кто же такой ретивый, который силой князя своего выволакивать собрался? Или ты, кто прячешься сейчас за спинами, меня повыше, поблагородней, познатнее будешь?
И вдруг волна возмущения прокатилась по толпе стоящих перед Владигором мужчин и женщин, детей и стариков, и загомонили люди, набираясь смелости от своих соседей. В одно крикливое и злое существо превратились люди, вспомнив все свои обиды и выпуская их наружу, точно воронов из клетки:
— Все ретивые!
— Каждый тебе скажет, что таких, как ты, из горницы за шкирку выволочь не зазорно будет!
— Нет у нас князя, коли наш-то из огня да в полымя свой люд посылает!
— Чего ж тебя, касатик-князь, на погребении да на тризне не видали? Или совестно было на побитых синегорцев смотреть? А их ведь сто и три человека в могилу уложили, все наилучшие бойцы, у них женки, робятки остались!
— Не по твоей ли вине, княже, погибли они?
— По его!
— По княжей вине!
Владигор ясно видел, что вся эта многотысячная толпа ненавидит его и вот-вот бросится к нему, чтобы сорвать княжие одежды, схватить, бросить на землю, растерзать его. Похоже, понимали это и стоявшие по обе стороны от Владигора Бадяга и Велигор, поэтому их левые руки оглаживали рукояти мечей, чтобы в страшную минуту быстро выхватить клинки из ножен и попытаться отбиться от бунтовщиков.
Вдруг толпа раздалась в разные стороны и выдавила из себя ватагу человек в пятнадцать, одетых кто в простую рубаху, кто в шубейку, кто в кольчугу. Сразу уловил в их обличье Владигор желание пощеголять своей свободой при общении с князем. Все они были в изрядном подпитии, поддерживали друг друга, обнимались, ноги их скользили на разжиженной весенней земле. Возглавлял эту ватагу дружинник Кудрич.
Таким Владигор его никогда не видел. Шапка у Кудрича была заломлена на затылок, длинная рубаха разорвана от шеи до пупа, а на сапогах налип толстый слой грязи. Но не забыл Кудрич опоясать себя мечом, висевшим не сбоку слева, а где-то посередке, между широко расставленных ног. Кудрич тоже был изрядно пьян.
— Владиго-о-ор! — громко закричал он, поднимая руку. — Я избран народом, чтобы молвить тебе слова правды, хоть и то, что говорит здесь синегорский люд, тоже правда истинная!
Любава, гневно сверкнув глазами, шагнула к Кудричу:
— Постыдился бы, срамник, в столь безобразном виде к князю обращаться. Ты же славный дружинник был!
Но на Кудрича упрек княжны не произвел никакого впечатления.
— Не был, Любавушка, а есть, есть! — И трижды стукнул в свою грудь кулаком.
— Пусть говорит, коли избранный! — кивнул Владигор, и Кудрич, стараясь произносить слова громко и медленно, начал:
— Княже, народ синегорский обвиняет тебя в следующем: во-первых, мог ты оборонить Ладор, но не сделал этого и бежал из отчей столицы, точно барсук из норы, залитой водой; во-вторых, доверившись прощелыге Мухе, который и роду-племени своего не знает, самым преглупым образом захотел поджечь стены Пустеня, чем только вызвал общий смех; в-третьих, наделав всходов на манер борейских, — от врагов, вишь, мудрости он научился! — повел на стены нас, не разведав сначала, что там за стеной да на стене. Видно, осторожность и мудрость воинская оставили тебя. Привело же твое безрассудство к полному позору и погибели сотни воинов синегорских. И вот, спрашиваю я, для чего они погибли? Для того, скажу, чтобы представить всему народу нашему твою негодность! Не нужен ты нам как князь, низводим тебя с сего дня!
И разношерстная, разновозрастная толпа синегорцев, точно дождавшись условного знака, завопила в один голос:
— Низводим тебя, низводим!
Правда, расслышал Владигор во всеобщем этом вопле и отдельные голоса, кричавшие не в строй, возражающие против общего решения. Наоравшись, толпа затихла, должно быть желая услыхать, какой ответ даст им Владигор.
А князь встал с лавки, поправил полы мантии и, сжав рукоять меча, спокойно заговорил:
— В народе говорят: «Когда баба перед мужем виновата и того стыдится, сто вин на него возложит, лишь бы очиститься самой!» Слыхали, поди, такое! Ну вот, не я пред вами виноват, дети недостойные мои, а вы передо мною. Не я ли вчера самых смелых воинов призывал со мною прыгнуть внутрь частокола? И кто же последовал примеру моему? Кто?! Да никто! Что, ножки боялись поломать? Так ведь у вас же была веревка, при помощи которой меня после поднимали, когда я уж в битве с сотней пустеньцев, тыча в них через щели, изнемог до крайности! Разве не могли вы по той веревке вниз соскользнуть? Могли! Могли, да не захотели, и князя своего без подмоги оставили. А если было б нас там хоть двадцать-тридцать человек, то уж сумели бы перебраться через частокол! Что ж, тридцать воинов со мною во главе не разогнали бы всех тех баб и стариков, что из луков в нас стреляли? А после мы бы побежали к двум другим частоколам игов, и они, как мыши полевые, которых гонит сова, бросились бы наутек, и уже вчера назвали бы мы Пустень Ладором! Почему же не случилось этого, братья дорогие? А только по причине вашей трусости! Не попытались сделать того, что я предпринял, и Бадяга, и брат мой милый Велигор. Постояли на стене они, потолкались, попихали друг друга в провалы, ощеренные острыми кольями, дали поубивать себя из луков да и отступили. Так за что же меня корить? Себя корите, нерасторопные да нерадивые!
Но синегорцы столь яро настроены были против Владигора, что его убедительная речь их ничуть не отрезвила. Заорали кто во что горазд:
— По веревкам, говоришь, спуститься?! Под стрелами-то?!
— Через высоченный частокол перескочить, козлам подобно?!
— Ты уж не отнекивайся, княже, не сваливай с себя вину на нас! Не все мы такие прыткие да смелые, как ты!
— Правильно! У нас тут каждый второй — или ремесленник, или торговец, или смерд. Так чего ж ты ждал от нас? Нам бы такой приступ подготовить, чтобы удобненько было с врагом сражаться, плечо к плечу, щит к щиту, а не по веревкам вниз скользить! Короче, не князь ты нам боле!
