Вот только… откуда взяться новому в разуме любого из нас? Наше эго неповоротливей материков, неприступней фата-морганы. Миллионы лет назад мать-природа определила, чего нам хотеть и чего бояться, а все, что мы, разумные расы, добавили к ее изначальному списку, декоративный штрих, не более. Люди стыдятся того, что по сей день им дорого и ненавистно то же, что было дорого и ненавистно их пещерным предкам. Еда, дом, любовь, признание, голод, неприкаянность, одиночество, отверженность. Людям хочется воспарить над своей грубой, дикорожденной сутью – и украсить ее небывалыми страхами и наградами. Теми, которых не поймет и не оценит зверь. И тогда род людской с облегчением скажет: мы больше не животные. Мы… а кто мы?
И мы, дети стихий, сможем только пожать плечами: да, кто вы? Мы знали вас, как детей земли, как тех, кто произошел от живого звериного мира, в отличие от нас, произошедших от мира мертвых камней, вод и ветров. Но и вы, и мы – дети единой природы, которых она равно наградила жаждой крова, любви и уважения. Если вы отыскали в себе новые стремления и больше мы вам не ровня, то скажите хотя бы, бывшие потомки мира зверей: кто вы?
Нет, я не задавала этого вопроса морю Ид. Хотя кого и спрашивать, как не его. Я – не спрашивала. Потому что не верила в возможность рождения новых страхов и желаний, совсем новых, не составленных, точно лоскутное одеяло, из обрывков тех, древним ящерам заповеданных чувств. Море, устав дожидаться, пока я спрошу, намекнуло на то, что случилось.
Человек захотел быть сам по себе. То есть он всегда этого хотел, но его не понимали даже другие люди – где уж нам, фэйри, понять эту сугубо человеческую жажду? Мы никогда не существовали по отдельности. Каждый из нас являлся неотъемлемой частью стихии и радовался своей неотъемлемости. А вот человек хотел существовать не только отдельно от внешней, людской стихии – он хотел быть свободен даже внутренней стихии своей. От моря Ид, например. Ему не нравилось та легкость, с которой внутренний космос направлял его, человека, движение. С легкостью моря, швыряющего утлый кораблик на равнодушные скалы.
И человек поступил так же, как поступал всегда. Он стал искать способа покорить море.
Когда-то нам были смешны человеческие попытки покорения стихий. Но мы давно уже не смеемся. Смех и неверие в силы людей остались в прошлом.
Море Ид – не одна из наших стихий. В отличие от простодушия вод, огня и воздуха, подсознание искушенный игрок. Оно хитрит и изворачивается, ищет протечки в дамбах и расширяет трещины в плотинах. Оно не отпускает человека, сколько бы тот ни отбивался и не объявлял себя свободным и независимо мыслящим.
Игры подсознания с сознанием в умах людей длятся тысячи лет, что могло измениться? Кое-что все-таки изменилось.
Пришел тот, кого мы назвали отцом лжи и Аптекарем. А могли бы назвать и князем тьмы, и князем воздуха[58], несмотря на наше неверие в огненный ад и в воздаяние за грехи. Нечто, способное с ювелирной точностью исказить реальность – и преподнести человеческому мозгу в качестве убежища. Убежища от вселенной, в которой мы недавно обитали все вместе – люди, фэйри и наши дикие собратья.
- Они больше не хотят жить в нашем общем мире, - устало кивает Амар. – Он им разонравился. А если людям что-то не нравится, они довольно быстро находят способ это что-то изменить. Сейчас им понадобилось лишь несколько тысячелетий, чтобы заслонить свои глаза зрелищами выдуманных миров. А если глаза увидели…
- То поведут за собой и тело, - задумчиво соглашается Мулиартех. – Не зря люди верят, что глаза – вместилище души. Мало им старинных поверий, натащили мудреных научных гипотез, доказывая то, что в доказательстве не нуждается.
- Выходит, что Аптекарь – не делатель кукол-искупителей? – удивляется Морк. Он – единственный, кто еще помнит о практической цели нашего путешествия. Все остальные отвлеклись на глобальность открывшейся перед ними проблемы.
- Конечно, нет, мальчик! – тянет Амар, протяжно и печально, словно колокол звонит в затопленной церкви. – Эти, как вы их назвали, нагаси бина нужны совсем для другого дела.
- Для какого? – взрываемся одновременно я и Морк. Нам порядком надоели недомолвки.
- Разве вы не поняли? Как жертва. Как плата.
Вот, опять двадцать пять, за рыбу деньги. Естественно, как жертва и как плата, что и подразумевалось с самого начала. Но жертва – кому? Плата – за что?
- Ну-ну-ну-ну-ну, еще-еще-еще! – подзуживает нас Амар своим вторым, небожественным, насмешливо-девчоночьим голосом. – Всего шаг остался, всего шажочек!
- Жертва и плата… - медленно додумывает Морк, - …за то, чтобы создать свой мир и…
- …и забрать в него как можно больше живых людей! – торжествующе ору я. То есть громко думаю с раскрытым ртом, по нечаянности наглотавшись морской воды. Ее чистый, кристальный вкус меня сбивает. Поэтому вторую умную мысль выдаю не я, а Морк.
- Нагаси бина уносят от человека правду и реальность – как можно дальше, вниз по реке памяти, чтобы не видеть ее, не ощущать, забыть. А преданная человеком память гневается, не может не гневаться, хочет вернуться и не может, хочет пробиться в сознание – и не в силах, поэтому ей остается только прикрыться ложью – и под покровом лжи проникать в мир, который человек построил для себя в обход правды…
- Бинго! – радуется Амар. – Какой догадливый мальчуган! Твоя внучка не прогадала. По уму они ровня.
- Зато я глупее их обоих, - ворчит для проформы Мулиартех. – Видать, старею, на чистую воду пора. Не понимаю я этих людей: вокруг столько всего, не нравится одно, всегда можно другое попробовать, перебирать, как ожерелье, а они ложью от мира отгораживаются, своих собратьев в жертву приносят. И нас, фэйри, тем же заразили! Как им это удалось?
- Я узнаю, - будто в полусне произношу я. – Скоро. Уже очень скоро. Вот-вот.
* * *
Бог Разочарования снова принял чиновно-сановный вид. В глубине его души трепещет ожидание унижения. Он – часть той силы, которая наполняет неказистый домик в самом сердце вселенной. Но самая малая часть. И отнюдь не самая важная. Вроде ресницы или родинки. Им не станут дорожить и к его мнению не станут прислушиваться. Мне его жаль.
А еще мне… не страшно. Я и Нудд – пришельцы, чужаки, не настолько важные, чтобы ставить собственные условия, но и не настолько зависимые, чтобы принимать поставленные условия, если нам не понравится предложение местных божеств. Неверно Понятых божеств.
- Интересно, откуда такое странное название? – задаю я вопрос, пытаясь отвлечь Бога Разочарования от приступа паники.
