— Ты рехнулся! — не прибегая к прелюдии приветствий, напустилась на меня Эберж. — За что ты избил Ханса?
— Это все нервы, — тяжко вздохнул я. — От неумеренного воздержания.
— За что ты избил Ханса? — брызгала слюной в ярости Бона.
— Капитан Хедерлейн, — растягивая слова произнес я с нажимом, — а не какой не Ханс, нанес моей чести и благосостоянию невосполнимый и неискупимый урон. Я отстранил его от должности и назначил на его место лейтенанта Маршалси.
— Ты понимаешь, что натворил? Нет, ты не понимаешь! Не понимаешь! — бушевала Бона, маятником мотаясь перед моим носом. — Он столько сделал для тебя! Столько сделал!
— Скажи лучше, сколько он прикарманил? — вставил я реплику в ее попытку воспеть капитанские таланты.
— Лех! — глаза Боны сделались удивленными-удивленными, круглыми-круглыми.
— Да, дорогая, — отозвался я.
Бона прочитала по мне как по открытой книге, что я знаю, что она знает, что капитан то…
Она молча прошлась от цветка до стола.
— У него влиятельная родня! — вроде как предостерегла меня Эберж.
— Тогда пусть похлопочут, что бы Ренескюр и Берг вернули захваченное.
— У Хедерлейна связи в столице! Забыл? Верховный суд рассматривает дело? У тебя не так много шансов отстоять права императорского ленника. Хедерлейн он…
— Он бездарь! Хуже того, за моей спиной…, — недоговорив, я негодующе раздул щеки.
— Лех, твои подозрения…, — возмутилась честная Эберж.
— Я опять про то, что он вор, — гаденько улыбаясь, разъяснил я.
Рассерженно фыркнув, Эберж швырнула в меня веер и ушла, громко хлопнув дверью.
— Общий счет один-один. Подача переходи к игроку из Гюнца, — прокомментировал я ее уход и поаплодировал себе за коварство.
Вызвав слугу, я на радостях приказал подать вина и фруктов. Лучше бы конечно водки и рыбного паштета "Волна", но где здесь достать таких деликатесов.
Слуга быстро обернулся с заказом. Позволив мне пропустить первую, для смягчения нрава, он доложил.
— Вас просит принять, монсеньор, викарий.
Лишь пропустив вторую, я соизволил ответить.
— Зови, коли просит.
Не принимать старика не было оснований.
— Добрый день, сеньор Лехандро, — официально поздоровался викарий. От вчерашнего старика, плачущего от радости моего возвращения осталось совсем немного — грустные глаза и снисходительная добрая улыбка.
— Доброе день, — отозвался я из глуби кресла, в которое сел и делал вид, что изучаю дюймы и пяди карты манора. — Что привело вас?
— Принес список людей, по моему скромному разумению достойных вашей снисходительности. Все они долго прибывают в заточении и искренне раскаялись в своих проступках. Прошу рассмотреть принесенные бумаги.
— Вы говорите о помиловании?
— Именно так.
— Почему теперь?
— Ваше благополучное возвращение, чем не повод снискать любовь окружающих, — не уверенно назвал причину викарий. Затем ему пришел в голову более веский аргумент. — К тому же подданные должны трудиться во благо своего сеньора, а не проедать его деньги.
— Только по этому? — не очень поверил я.
— Заставлять излишне страдать созданий Святой Троицы есть грех, сын мой.
Мне показалось, он пропустил слово "безвинных". Я протянул руку за списками. Викарий подал свернутые в трубку листы.
— И сколько же раскаялось в злодеяниях и лиходействе? — спросил я, разворачивая бумаги.
— Я записал сорок три, сын мой.
— Значит, остались и другие?
— Их не много.
— И их искупление недостаточно?
— Только Святая Троица ведает достаточность искупления, — заметил мне викарий. — Смертным же остается уповать на снисходительность смертных.
Задирать старика было подло, и, я оставил свой уродский тон прокурора.
— Хорошо! Я посмотрю списки, святой отец.
— Надеюсь, вы не забудете о них, — высказал пожелания викарий. Подозреваю, у Гонзаго на амнистии была амнезия.
— Не забуду, — заверил я.
Дверь библиотеки распахнулась от удара, и в проем рухнул слуга.
— Гонец Его Сиятельства Графа Гонзаго! — возвестил распростертый ниц страж коридора.
Переступив через забаррикадировавшего проход слугу, в библиотеку вошел высоченного роста рейтар. Молодец блистал золоченым морионом с пышным малиновым султаном, рубиновыми аксельбантами на песочном камзоле, богатой перевязью с финифтью и аквамаринами, массивным мечем с серебряной гардой, сапогами в тиснении и золотыми шпорами. Козырнув элитной выправкой, он, чеканя шаг, прошествовал к столу и протянул мне тугой свиток с десятком печатей на шнурках. Вручив послание, нарушитель спокойствия развернулся на сто восемьдесят градусов, щелкнул каблуками и удалился.
От растерянности, не зная, что и сказать, на явление ряженного Гаргантюа, вопросительно посмотрел на викария.
— Наглец! — запоздало возмутился я беспардонности героя-рейтара.
— Вы обратили внимание на наряд посыльного? — с задумчивой грустью спросил викарий. Очевидно, моя непроходимая тупость вгоняла его в хандру.
Обратить то обратил. Выглядел парнишка побогаче моего проворовавшегося капитана. Да и меня самого, господина болот и степей.
— На черный бант?
Внимая словам, я покачал головой. Точь-в-точь китайский болванчик.
Развернув послание, пробежал глазами неровные плохо понятные строчки. Батюшка Гонзаго, пожаловавшись на годы и боевые раны, полученные во славу отечества, доверительно сообщал, что ныне прибывает в тяжкой немощи и просит срочно предстать перед его родительскими очами, дабы принять с его последним вздохом отчее благословение и полномочия на владения фамильной землей.
Поразмыслив, протянул послание викарию.
— Прочтите.
Святой отец осторожно взял свиток.
— Дела требуют моего пребывание здесь. И в то же время…, — я замялся с продолжением, надеясь получить совета, как поступить.
— Немедленно поезжайте! — горячо заговорил викарий. — Забудь о вашей ссоре, Лехандро! Ваш отец всегда желал, вам только добра!
— Не судите и не судимы будите, — без задней мысли изрек я избитую библейскую истину. Викарий, пораженный прозвучавшими несвойственными дремучему еретику мудростями, с надеждой произнес.
— Вы давно не посещали в часовню. Зайдете пред дорогой?
— Конечно, нет, — отказался я, разочаровав служителя небесам. В моем образовании не было не одной молитвы кроме как "Дай нам Боже, что тебе гоже". Сомневаюсь, что викарий оценит ее краткость.
Посетитель ушел, оставив меня в задумчивости. Не пора ли собирать манатки? И огородами, огородами… Способ простой и действенный, и напрашивающийся с самого начала. А то лихие казаки-разбойники запросто могут угодить с карнавала на аутодафе.
