— Как ты сказал? — резко остановился один из них, нагловатый и очень ловкий Флик, уроженец вольного города Аста. Я подозреваю, что в прошлом мы с ним были коллеги, видел я, как он меж пальцев монету крутил, заточенную с одного края. — Я просто не расслышал.
Я остановился, аккуратно освободил руку и шагнул вперед, закрывая собой Рози. Эбердин, как мне думается, защищать не надо, она и так за себя постоит. А если ума хватит, так и подругу в замок утащит, пока меня убивать будут.
Нет, язык мой — враг мой. И погибель.
— Мы идем за овечьей шерстью, — прозвенел голосок Рози, совершенно невозмутимый, как будто дело не шло к драке. — Ты знаешь, Эраст, Эбердин научила меня вязать, это невероятно занимательное занятие. И куда более полезное в быту, чем вышивание. Хочешь, я свяжу тебе шарф? У тебя все время открыто горло, а это не очень полезно для здоровья.
— Хорош. — На плечо Флика, запустившего руку под тулупчик, где, несомненно, у него был припрятан нож, опустилась ладонь Мартина. — Пошли, а то все пиво без нас выпьют. Чего с ними лясы точить? Видишь, люди идут за шерстью.
— Как бы стрижеными не вернулись, — сказал кто-то из-за его спины и коротко хохотнул.
И — обошлось. Пятерка простолюдинов со смехом поспешила дальше, я снял с эфеса повлажневшую даже в перчатке ладонь.
— Он тебе не простит, — сказала Эбердин, которая, как выяснилось, стояла за моим правым плечом. — Не тот это человек.
— Знаю, — ответил ей я.
— Удивительная штука — жизнь. — Рози снова взяла меня под руку. — В этом Мартине столько положительных черт… Он умен, силен, за ним идут другие люди. Но еще в нем столько зла и ненависти… А жаль.
— Хочу надеяться на то, что он или не доживет до инициации, или на ней помрет. — Эбердин поправила ремень ножен на плече. — Иначе много из-за него потом возни будет, попомните мои слова. Был у нас в Предгорье такой случай…
— О боги! — коротко простонала Рози, которая, похоже, поняла, что дальше последует, но Эбердин было уже не остановить.
Собственно, весь остаток дороги и занял рассказ об одном из вождей, которых в Предгорье было огромное количество, и о том, как он попрал заветы предков, взбунтовавшись против старых порядков. Потом кланы объединились и его совместно прикончили. Дослушав историю до конца, я понял, что в ее края я даже не сунусь никогда, поскольку там до сих пор процветает невероятная дикость. Нет, в королевствах тоже всякое бывает — и колесуют, и на кострах жгут, но зашить врага в мешок и потом утопить в отхожем месте — явный перебор. Как и сдирание кожи с человека, причем заживо.
— И вот так — каждый вечер, — печально сказала Рози уже на околице Кранненхерста. — Историй она знает много, и все — подобного толка.
— Это жизнь. — Эбердин мотнула головой, и роскошные черные косы, предмет ее гордости, скользнули по плечам как змеи. — Зато все по-простому, без этих ваших городских штучек.
— Эраст, ты когда обратно собираешься? — уточнила у меня Рози.
— Часа через три-четыре, — глянул на небо я. — Как темнеть начнет.
— Хм, — озадачилась де Фюрьи. — Это долго. Мы планировали за час управиться. Вместе просто веселее идти.
— Рози, я пивка хотел выпить, — решил не врать я. Мне и в самом деле хотелось пенного напитка и хороший шмат прожаренной свинины. — В корчме посидеть.
— Там так грязно. — Аристократический носик мистресс де Фюрьи сморщился. — И вонюче…
— Ну и иди домой одна, — неожиданно поддержала меня Эбердин. — Я тоже мяса хочу. Много. И эля.
— Эля там нет, — расстроил я Эби. — Но пиво — ничего так.
— Пиво так пиво, — покладисто согласилась Эбердин. — Эраст, ты стол тогда займи.
— Надеюсь, там есть что-нибудь сладкое? — обреченно спросила у меня Рози. — Пирог или что-то в этом роде?
— Мы скоро будем, — плотоядно облизнулась Эбердин. — Только шерсти купим! Пошли уже.
И девчонки отправились в неприметный переулок. Я посмотрел им вслед и зашагал по центральной улице, выискивая дом с флюгером в виде кошки, сидящей верхом на собаке.
Искомый домик был из тех, которые называют аккуратненькими. Средней высоты забор, резная калитка. Пресловутый флюгер, установленный на недавно перекрытой крыше, вращается без жестяного скрипа и скрежета. Сразу видно — хозяин тут добрый живет, о своем жилище заботится.
Я повертел головой — нет ли поблизости кого из моих соучеников или просто зевак, и постучался в калитку. Что примечательно — привычного уже для меня собачьего лая я не услышал. Это забавно, тут в каждом дворе — по кабыздоху, а то и не по одному.
Через минуту стукнула дверь дома и знакомый голос спросил:
— Кого надо?
— Свои, — ответил я. — В гости пришли, чай пить.
— А к чаю чего принес? — Агриппа явно улыбался, это было слышно по голосу. — С пустыми руками в гости не ходят.
Брякнул засов, калитка распахнулась, и меня буквально втянули внутрь. Как видно, мой наставник в жизненных премудростях не слишком желал, чтобы я долго маячил у всех на виду.
— Ишь ты. — Он закрыл калитку и окинул меня взглядом. — Времени-то прошло — всего-ничего, а ты прямо заматерел. Держишься по-другому и смотришь тоже не так, как летом. Даже вроде как окреп.
— Привык жить со страхом смерти, — пояснил я ему. — И той, что в руках мастера Гая, и той, что всегда под боком. У нас в замке народ мрет шустро.
— Тебя об этом предупреждали. — Агриппа хлопнул меня по плечу. — И потом — ты же до сих пор жив? Значит, дальше будет проще. Знаешь, новобранцы на войне чаще всего гибнут в первом сражении. А кто выживает, сразу увеличивает свои шансы на то, что когда-нибудь вернется домой. С каждым поединком, с каждой схваткой приходит опыт и понимание того, что именно нужно делать, чтобы прожить как можно дольше. Не успеешь глазом моргнуть, глядишь, а вчерашний желторотик — уже ветеран. Там, правда, может в другую сторону все повернуться — ветераны не так уж и часто стремятся покинуть поля сражений, они без этого уже и жить не могут, не складывается у них с мирным существованием. Мозги иначе работать начинают.
— У меня сложится, — заверил я Агриппу. — Если мастер Гай мне денежек вволю отсыплет, как обещал.
— Раз обещал, то отсыплет, — заверил меня воин. — Он такой человек, который всегда держит слово. Ладно, идем в дом, там поговорим.
Внутри было уютно, но чувствовалось, что никто тут не живет. У дома всегда есть признаки, по которым можно это понять, — запахи еды, некий кавардак, который наличествует даже у самой-пресамой чистюли-хозяюшки, и просто какие-то мелочи, передающие биение жизни. Здесь этого не было.
