Нессель сидела рядом на чьем-то пустом ведре, перевернутом кверху дном, так же безмолвно и тоскливо глядя на пожарище. Мимо время от времени проходили горожане с новой порцией воды, сквозь отсутствующую дверь было видно, как двое других багром оттаскивают в сторону упавшую обгоревшую балку. Магистратские дознаватели больше путались под ногами, то ругаясь вполголоса, то причитая столь горестно, что ежеминутно повторяемое слово «репутация», произносимое излишне громко, разносилось, кажется, по всей улице.
Курта ведьма больше ни о чем не спрашивала и не пыталась заговорить; еще ночью, когда пламя начало опадать, сдаваясь перед людскими усилиями, когда Курт сумел, наконец, вынырнуть из мутного омута отстраненности и безмыслия, он рассказал, чей дом перед ними и кого он все еще надеялся отыскать спасенной и живой. Вдвоем они тогда обошли толпу зевак, опросив каждого и от каждого услышав, что живыми из обитателей этого жилища не видели никого, постучались во все окрестные дома, в каждом узнав, что погорельцы не просили там временного приюта или помощи…
— Молот Ведьм!
Нессель вздрогнула от громкого голоса неподалеку — слишком громкого даже на фоне непрекращающегося галдежа зевак — и обернулась, глядя на то, как, расталкивая людей, имевших несчастье замешкаться на его пути, приближается Ян Ван Ален. Вид у него был какой-то помятый и бледный, словно охотник не спал всю ночь; Лукас шагал следом, прикрывая зевок ладонью, и на пожарище смотрел угрюмо и мрачно.
— Ян, — коротко отозвался Курт, не изменив позы и не обернувшись. — Почему вы тут?
— Услышали о пожаре. Я этой ночью был… — Ван Ален запнулся, скосившись на Нессель, и, отчего-то смутившись, договорил: — был занят в некотором роде, там… со свидетельницей… на окраине квартала… А как утром вернулся в трактир, Лукас сказал мне, что ночью что-то горело. Мы решили, что надо бы взглянуть… А тут вон как, — неловко докончил он, переглянувшись с братом. — Оказывается-то…
— А оказывается — да, — подтвердил Курт, по-прежнему глядя на покореженный остов дома, и Лукас тихо выговорил:
— Как я понимаю, та женщина… была… не просто твоей свидетельницей когда-то. Соболезную.
Курт глубоко и медленно перевел дыхание, лишь теперь обернувшись к охотникам, и, не ответив, оттолкнулся от стены плечом и двинулся вперед — к двум горожанам, которые только что выбежали из дома, прикрывая носы рукавами и явно спеша покинуть его как можно скорее, едва не столкнувшись в проходе с магистратскими дознавателями.
— Куда ты? — окликнула Нессель, вскочив со своего сиденья и догнав. — Зачем тебе туда?
— Я должен взглянуть, — тихо отозвался он. — Я должен увидеть, что они нашли.
— Быть может, как раз тебе это видеть и не стоит? — чуть слышно, сострадающе возразила она. — К чему это… Не надо.
— Надо, — твердо отозвался Курт, не сбавляя шага. — Я должен увидеть тело.
Нессель хотела сказать что-то еще, явно намереваясь заспорить, но лишь вздохнула и, отступив, осталась стоять позади; видимо, перспектива разглядывать или хотя бы просто увидеть обгорелые тела ее не слишком вдохновляла. Или же попросту дело в том, что она опасается поджечь подол платья от еще не до конца потухших углей, устилавших пол внутри…
Курт резко остановился, медленно опустив взгляд под ноги и одновременно услышав, как что-то хрустнуло под подошвой сапога.
Он стоял в двух шагах от входа в дом, внутри бывшей проходной залы, а под ногами лежали черные, похожие на обсидиан, припорошенный инеем, крупные угли; тот, на который он только что наступил, еще дымился, и сквозь подошву ощущалось легкое тепло, уже угасающее, едва ощутимое. Над головой что-то потрескивало и дымилось, и снизу, от дотлевающих обломков, поднимался явственно ощутимый жар. Отчего-то сейчас это не заставило оцепенеть, тело не сковало льдом, и в мыслях не возник образ всепожирающего пламени; отчего-то сейчас не чувствовалось ничего вовсе, будто он стоял посреди пустынной улицы и смотрел на сухую, утоптанную множеством ног, землю или замусоренную мостовую.
Курт снова двинулся вперед, отстраненно слыша, как ломаются угли под сапогами; от каждого шага из-под подошв взметались облачка пепла и легкого серого дымка, а когда нога ступала на все еще слабо светящийся внутренним огнем уголек — тот задушенно и беспомощно шипел, погасая. Стена справа была покрыта мокрой полусмывшейся сажей, запах дыма и влажной копоти здесь был плотным и густым, и к ним примешивался другой — знакомый, узнаваемый, за много лет службы почти уже привычный…
То, что когда-то было человеком, он увидел в нескольких шагах от лестницы, а чуть дальше лежало второе тело, тоже обгоревшее почти до черноты.
— Ах ты ж мать твою… — послышался рядом свистящий полушепот Ван Алена, и охотник отступил назад, прикрыв нос рукавом. — Вот ведь черт…
Курт не ответил, молча подступив ближе к телу у лестницы, и, помедлив, присел подле него на корточки. Дух горелой плоти стал ближе и ощутимей, смешавшись с запахом сажи, дыма, разогретого камня, горячего воздуха; с потолка на локоть, зашипев на коже фельдрока, упал клочок горячего пепла, и Курт рассеянно смахнул его на пол, медленно, с невероятным усилием сдвинув, наконец, взгляд к тому, что прежде было человеческим лицом.
— И… что скажешь? — сдавленно спросил Ван Ален.
Голова мягко закружилась, и мир перед глазами поплыл, будто в бреду, будто он медленно погружался в ледяную, по-зимнему прозрачную воду и теперь смотрел на то, что было вокруг, из-под колеблющейся речной глади — видя и не видя…
Не видя лица перед собою — и вместе с тем видя во всех подробностях, отмечая всё, каждую мелочь, каждую черту…
— Молот Ведьм?
Ледяная вода давила на горло, едва давая дышать и не позволяя произнести ни звука…
«Есть точки, на которые можно надавить — даже на тебя. Есть друзья, приятели, сослуживцы… — Если встанет такой выбор, на них можно закрыть глаза»…
Курт медленно сомкнул веки, переведя дыхание и чувствуя, как вместе с воздухом в легкие устремляется горелый смрад, и снова открыл глаза, не отводя больше взгляда от того, что было напротив, рядом, на расстоянии протянутой руки.
Не отводить взгляда.
Не думать о том, на что он направлен.
Не думать о ненужном. Ненужное — лишнее.
Не чувствовать запаха горелых тел, тепла не остывших стен и ступеней.
Не чувствовать тепла…
Не чувствовать.
Это лишнее.
— Кое-что есть.
От того, как спокойно и отстраненно прозвучал собственный голос, почему-то стало холодно; на мгновение умолкнув, он продолжил, поведя рукой над телом:
