Позади них, растянувшись парами по тропе, сотня их рыцарей поправляла подпруги и уздечки, а кое-кто воспользовался короткой остановкой, чтобы поесть, поспать или облегчиться. Конал дремал на коне сзади и слева от кузена, мерно клюя носом.
— Он должен быть жив, — повторил Келсон так тихо, что даже Морган едва ли расслышал его. — Должен. Если бы он был мертв, я бы узнал. Верно?
— Если честно, то я не знаю, мой повелитель.
— Но мы теперь куда ближе! — взорвался Келсон. — Если он все еще жив, разве не мог я прикоснуться к чему-то этой ночью? Мы были так близки в ту ночь в Транше!
— Пока ты не побудил его сомкнуть щиты, — деликатно напомнил Морган. — К тому же, в тот раз вы прикасались друг к другу физически… сам знаешь, насколько без этого труднее установить связь. Умышленное перекрывание щитами…
— Не умышленное. Не с моей стороны.
— Отлично. Не с твоей. Но если он закрылся…
— А не ты ли только что говорил, что нет?
Морган терпеливо вздохнул.
— Ты очень дерганый сегодня утром… Келсон, я не видел мальчика с тех пор, как ему было… да, сколько лет? Девять? Десять? Откуда мне знать?
Келсон покачал головой, затем снова сокрушенно передернул плечами.
— Да откуда было знать хоть одному из нас? Столько времени прошло. А теперь у него есть щиты.
— Отлично. И в этом, несомненно, причина, по которой тебе не удалось до него дотянуться. — Морган поднял руку, чтобы успокаивающе хлопнуть короля по плечу. — В любом случае, мы скоро что-то узнаем. Мы будем в Ратаркине до темноты.
— До темноты. Да… Но не окажется ли это поздно? — усомнился Келсон.
Глава XI
Они пускаются во множество действий и занятий, и утрачивают разум, а когда они думают о вещах, относящихся к Богу, то вовсе ничего не понимают.[12]
Неяркое полуденное солнышко превратило витражи Собора Святого Уриила в мрачно светящиеся самоцветы, но великолепие собора принесло мало утешения Дугалу, кротко преклонившему колени в ряду скамей вместе с меарской королевской семьей. Вот-вот должно было начаться посвящение Джедаила в епископы Ратаркинские, и Дугал ничего не мог сделать, чтобы это остановить.
Не мог и Генри Истелин. Он не слова не произнес по пробуждении, ни наедине с Дугалом, ни когда явился священник спросить в последний раз, будет ли он участвовать в посвящении Джедаила. Позднее он безучастно стоял, когда два дьякона облачали его, не противясь их действиям и не отклонив чашу, которую велел ему выпить хладноглазый Горони после того, как они закончили. Дугал ясно увидел по глазам Истелина, что начало действовать какое-то снадобье, когда оба дьякона отвели его прочь под руки, а Горони пошел следом, и догадался, что дали Истелину. Если так, то нельзя рассчитывать на помощь Истелина еще много часов.
Итак, он один. И ему не на кого полагаться, кроме как на себя. Те, что стоят на коленях вокруг, прикидываются, будто приняли его, как родного, и много чего обещают в обмен на его поддержку, но он-то понимает, что пока что никто из них не доверяет ему; он не дал им никаких поводов для доверия, кроме видимого согласия держать их сторону. Само то, что его поместили между Сикардом и Ллюэлом, младшим из принцев, означало: он должен находиться там, где можно легко и быстро пресечь любые его попытки сорвать церемонию, несмотря на его клятву. Наряженный, как и подобает принцу, в то, что принесли ему нынче утром — судя по длине богато вышитого плаща, это вещи Итела — он не выглядел как один из них. Но дело тут не в его косице жителя пограничья: у Сикарда и кое-кого из его свиты они тоже есть, пусть и не у принцев.
Где-то далеко позади них хор завел вводный антифон. Собор был набит битком. Большие литургии всегда привлекали внимание простонародья, в том числе, и возможностью мельком взглянуть на богатых и высокородных, а жажду зрелищ у ратаркинцев менее двух недель назад возбудило введение в должность Истелина. Дугал задался вопросом, а повалили бы они сюда в таких количествах ради своего законного повелителя, как сейчас из-за семейки узурпаторов. Но, возможно, они и сами не знали.
Когда процессия вступила в храм и двинулась вдоль среднего нефа, молящиеся вокруг Дугала поднялись, и он тоже. К ним медленно приближалась голова шествия: кадильщик, и за ним — второй, помоложе, а следом — причетчики со свечами, и далее несли крест, и шагал хор.
За хором двигался еще один кадильщик, после него — несколько епископов, участвующих в церемонии; перед каждым плыл его епископский посох, и за каждым следовало два мальчика со свечами. Дугал не смог опознать ни одного из епископов, предшествовавших Джедаилу, но ему уже говорили, что один из них — епископ Колдер, брат его матери и, таким образом, еще один его дядя. Такого он не ожидал.
Однако прелатов, эскортирующих нового без пяти минут епископа, он узнал без труда: вероломный Креода, на которого Келсон полагался, и Белден из Эрне, моложавый епископ Кешиенский, уроженец юга. Его легко было отличить по гербу на спине белого одеяния. Вряд ли Келсон ожидал от него предательства больше, чем от Креоды и прочих.
И сам Джедаил, недавно — просто один из меарских кузенов Дугала, о котором тот знал лишь понаслышке. Будущий епископ не смотрел ни направо, ни налево, приближаясь к главному алтарю, но чуть заметная самодовольная улыбка блуждала на его губах. Дугал подумал, что так улыбаться не подобает даже тому, кто заслуженно принимает посвящение. Епископский пурпур лишь чуть виднелся у горла и на подоле, но он был облачен в стихарь и епитрахиль священника под надетой сверху белой ризой, а руки благочестиво сложил на груди. Дугал поразился, как у него хватило дерзости подобным образом шагать к алтарю, зная, что его возводят в епископы вопреки воле законного примаса и короля.
Но, быть может, Бог еще сокрушит его за подобное нечестие. Дугал страстно желал этого. А если не Джедаила, то, несомненно, бесстыдного Лориса, шествующего следом в полном облачении, на которое он не имеет права, в драгоценной митре, сверкающей, словно корона, над роскошной ризой из драгоценной парчи. Ему предшествовали служки, несущие свечи и его посох, а по пятам брел Истелин, тяжко опирающийся о плечи двух дьяконов, которых Дугал сегодня уже видел. Похоже, Истелин еще кое-как шел сам, но его полуприкрытые глаза были пусты; Дугал заподозрил, что он погрузится в дремоту, несмотря на любые свои намерения, как только его усадят на место… И, наконец, позади всех шел коварный Горони.
Дугал никогда прежде не видал подобного обряда, поэтому не определил наверняка, когда простая месса, которую он знал, перешла в церемонию посвящения. Трудно было следить за действиями дюжины священников, ибо юный горец привык наблюдать только за одним; а еще недавно знакомые слова звучали странно и непривычно, когда их выводил полный хор. С помощью намеков окружающих, он вставал и преклонял колена, когда требовалось, глотая отвращение и гнев, когда вероломные епископы собрались перед престолом, который Лорис не имел никакого права занимать, и вот этот главный изменник прочел краткое наставление касательно обязанностей епископа. Затем Джедаила поставили перед Лорисом, чтобы он ответил на положенные вопросы.
