Что закончилось ровно так же, как в момент его появления.
Второй шаг.
То, что одежда пришельца восстанавливалась вместе с его телом, сочли дурным предзнаменованием. Потому, как только тело человека стало регенерироваться, его пришпилили к полу, используя кинжалы и один запасной меч.
Следующая жизнь пришельца состояла из одного лишь громкого воя, на который не должно было хватать ни его легких, ни его выносливости. Тот воин, что заткнул ему рот кляпом, лишился руки. Разрез был столь ровный и гладкий, что неясно было, каким оружием человек, находящийся в состоянии болевого шока, смог сделать это. На самом деле удара не заметил никто. Просто отходивший боец, на котором с трудом сфокусировался взгляд пришельца, внезапно почувствовал пульсирующую, режущую боль в запястье, а кисть с тихим шлепком упала на пол. Пришелец умер уже после того, как его пленителя перевязали.
Третий шаг.
Больше к нему не приближались.
Никто больше не считал, сколько еще раз умирал пришелец. Притом все старались приглядывать за ним хотя бы краем глаза. Хотя бы для того чтобы не пропустить момент, когда он все-таки вырвется на свободу. В том, что этот момент наступит, сомнений уже не возникало. И подозрения укрепились после того, как куда-то пропал кляп. Человек больше не выл, лишь тихо хрипел, но этот хрип раздражал сильнее, чем любой вой. У воинов оставалась единственная надежда на то, что ритуал закончится раньше, чем пришелец войдет в полную силу.
Никто не удивился, когда все предметы, удерживающие пришельца на полу, взлетели в воздух, как пробки из бутылок с игристым вином. Человек, пошатываясь, медленно-медленно поднялся на ноги. В него вонзилось несколько метательных дисков, один из них перерезал трахею, но, похоже, ущерб от этих атак был не больше, чем от комариных укусов.
— За… что? — Пришелец говорил с трудом. Так, будто успел забыть, каким образом воспроизводятся звуки, и теперь с трудом вспоминал. Кровь из открытых ран перестала течь, тем же потоком вливаясь обратно в жилы. — За что вы меня убиваете? Я же вам ничего не сделал!
— Чтобы и не сделал, — сказал один из охранников и тут же рухнул на пол, обливая его кровью из перерезанной шеи. Метательные диски вылетели из тела пришельца с умопомрачительной скоростью, отскакивая от стен. Еще несколько воинов упали мертвыми. Или ранеными? Или же и вовсе никто не пострадал? Не имеет значения. Они все уже были обречены на гибель.
— Вы представляете, насколько это больно — умирать? — спросил пришелец, всплескивая руками. Половина левой руки от локтя и ниже у него пропала из поля зрения, превратившись в какое-то марево, растягивающееся, колышущееся. Убивающее. Первый же воин, двинувшийся навстречу парню, осыпался на землю месивом.
Через мгновение после этого муар пропал, а парень снова обрел целую левую руку — красно-черную, с вытекающими из нее жирными кровавыми струйками. Пришелец взглянул на нее в изумлении и согнулся, не в силах удержать остатки пищи в желудке. Хорошо поставленный удар заставляет пронзительно свистеть рассекаемый воздух. Голова прыгает по плитам, оставляя за собой кровавые отпечатки. Останавливается. Рассыпается пылью, расплетается на нити, и через мгновение пришелец вновь стоит на ногах. Левая рука от локтя и до кончиков пальцев блестит сталью. Глаза — как два красных фонаря и светятся яростью.
Первая ступень пройдена.
Маги не успели совсем чуть-чуть. Это позволило им хотя бы в посмертии, но сохранить свои души. Кроме пришельца, из обитателей этой комнаты не выжил никто. Ни в какой из вероятностных линий. Пришелец же — тот, кого в дальнейшем будут называть Защитником, был полон ненависти к себе и к тому положению, в котором он оказался. Одним ударом он выбил каменную дверь из петель и, выйдя из святилища, отправился по одному ему известному маршруту туда, где он был нужен. Хотя его и не ждали. И никогда не будут ждать.
Нет ничего проще времени, порой это всего лишь спутанный клубок.
Из услышанного на постоялом дворе
Никогда не любила мрачные, сырые подземелья, несмотря на то, что большую часть своей сознательной жизни провела в сидхийской Столице. Но разве можно сравнивать величественные каменные своды, изукрашенные мозаикой, барельефами и светящимися кристаллами, с земляной норой, в которой передвигаться можно разве что на четвереньках, а с низкого потолка то и дело сыплются камешки, песчинки и мелкие насекомые?! Я стряхнула с широкого ножа, подаренного Дрейком, остатки не шибко прочного хитинового панциря той дряни, что утащила меня в свое подземное убежище, и огляделась, пользуясь Фэем как светильником.
Увиденное оптимизма не добавило. Мало того что туннель, через который меня утащила тварюшка, похожая на сильно выросшую медведку, осыпался. Еще «обрадовала» перспектива ползать тут на четвереньках, то и дело ожидая соседей невиданного насекомого и поминутно вытряхивая из волос какую-то мелкую, так и норовившую заползти за шиворот, скользкую живность. Счастье, что пока меня тащили вниз, Фэй обеспечил меня защитным коконом, благодаря которому я не зацепилась косой ни за один из выступающих древесных корней и могла дышать, не боясь наглотаться земли и насекомых.
«Сомнительная похвала, но хоть чем-то сумел помочь», — расстроенно пробормотал браслет. Как только первая опасность прошла, мой телохранитель не переставал убиваться по поводу собственной профнепригодности из-за того, что не додумался вовремя просканировать пространство у меня под ногами.
Фэй, сделанного не воротишь, но если поможешь отсюда выбраться на поверхность — будешь полностью реабилитирован в моих глазах.
«Рискую тебя разочаровать, но, по-моему, самый короткий путь наверх надо прокапывать напрямую, иначе блуждать в этой норе можно не один день. Судя по всему, утащившее тебя насекомое принадлежит к колонии, живущей под землей, и вряд ли выбиралось на поверхность без необходимости. А ход наружу, как ты могла убедиться, очень ненадежный, осыпается сразу, как только „медведка“ утаскивает добычу вниз». — Браслет еще чего-то пробубнил, а потом затих, увеличивая яркость «подсветки» и позволяя мне получше рассмотреть лежащее поблизости насекомое.
Шесть небольших членистых лапок с маленькими, но довольно острыми коготками прикреплялись к вытянутому приплюснутому туловищу, которое плавно перетекало в уродливую голову с круглыми белесыми глазами. К моему счастью, широкий абордажный нож, который вручил мне Дрейк перед отбытием с «Птицы», оказался достаточно острым и прочным, чтобы разрубить панцирь насекомого даже с короткого замаха. Квэли были практически бесполезны в этой треклятой норе — размахнуться ими из-за тесноты негде, а колоть «медведку» в брюхо — занятие явно бесперспективное, вряд ли у измененного Запреткой насекомого там скрывается какой-нибудь жизненно важный орган.
