Дианоре приходилось признать, что ей от него становится не по себе, хотя она и старалась спрятать это чувство под искренней жалостью, которую испытывала к нему из-за его физических недостатков и все более явственно заметной старости. Но основным для нее было то, что Рун тесно связан с магией Брандина, что он ее продолжение, ее орудие, а магия Брандина стала источником всех ее потерь и страхов. И ее вины.
Поэтому с течением лет Дианора ловко научилась избегать ситуаций, когда могла оказаться наедине с шутом; взгляд его простодушных глаз, так похожих на глаза Брандина, по-настоящему пугал ее. Если смотреть в них слишком долго, то казалось, что в них нет глубины, только поверхность, отражающая ее совсем не так, как зеркала в золоченых рамах, и в такие минуты ей совсем не нравилось то, что ее заставили там увидеть.
От дверей Солорес с непринужденной грацией, дающейся долгим опытом, скользнула вправо, а Дианора влево, улыбаясь тем, кого она знала. Нисайя и Киломена, каштановая и рыжая головки, вместе прошли вперед, вызывая вокруг себя заметное волнение толпы.
Дианора увидела поэта Доарде, стоящего рядом с женой и дочерью. Девушка лет семнадцати явно волновалась. Ее первый официальный прием, догадалась Дианора. Доарде елейно улыбнулся ей через всю комнату и низко поклонился. Даже на таком расстоянии, однако, она увидела в его глазах смущение: прием такого масштаба в честь музыкантши из Играта, наверное, сильно уязвил гордость главного поэта колонии. Всю зиму он раздувался от гордости за свои стихи, которые Брандин отправил на восток, чтобы позлить барбадиоров, когда осенью пришло известие о смерти Сандре д'Астибара. Долгие месяцы Доарде был совершенно невыносим. Но сегодня Дианора немного посочувствовала ему, хотя, на ее взгляд, он был просто большим обманщиком.
Однажды она сказала об этом Брандину, но узнала, что он находит надутого поэта забавным. Подлинное искусство, пробормотал он, он ищет в другом месте.
Ты его уничтожил, хотелось ей сказать.
Очень хотелось. Она ощущала почти физическую боль, вспоминая отбитую голову и расколотый торс последней отцовской статуи Адаона на ступеньках Дворца у Моря. Та, для которой позировал ее брат, достигший наконец такого возраста, чтобы служить моделью юного бога. Она помнила, как сухими глазами смотрела на обломки статуи, ей хотелось заплакать, но она не знала, куда исчезли все ее слезы.
Дианора оглянулась на смех дочери Доарде, едва сдерживающей возбуждение молодости. Семнадцать лет.
Сразу же после своих семнадцатых именин она украла половину серебра из потайного сейфа отца, про себя попросив прощения у его духа, благословения у матери и сострадания у Эанны, которая все видит из-за своих сияющих огней.
Она ушла, не попрощавшись, хотя и посмотрела в последний раз со свечой в руке на худую, измученную мать, беспокойно спящую в широкой постели. Дианора уже ожесточила свое сердце для битвы: она не заплакала.
Через четыре дня она пересекла границу Чертандо, переправившись через реку в пустынном месте к северу от Авалле. Ей пришлось быть осторожной — солдаты Играта все еще обшаривали сельскую местность, а в самом Авалле они разбивали башни, превращая их в пыль. Некоторые башни еще стояли, она видела их с того места, где переходила реку, но многие уже превратились в щебень, и сам город еле виднелся сквозь пелену дыма.
К тому времени он уже не назывался Авалле. Заклятие уже было наложено. Чары Брандина. Город, превратившийся в густой столб дыма и летней пыли, назывался теперь Стиванбургом. Дианора вспомнила, что не могла понять тогда, как человек может назвать эти уродливые развалины некогда столь прекрасного города именем любимого сына. Позднее ей стало ясно: это название не имело никакого отношения к памяти Брандина о Стиване. Оно предназначалось исключительно для его жителей и остальных обитателей бывшей Тиганы, должно было служить постоянным, неумолимым напоминанием о том, чья смерть стала причиной их гибели. Теперь граждане Тиганы жили в провинции под названием Нижний Корте, а Корте был их злейшим врагом на протяжении столетий. Город Тигана стал теперь городом Нижний Корте.
А Авалле, город Башен, стал Стиванбургом. Месть короля Играта была страшнее, чем оккупация, сожжение, разрушение и смерть. Она уничтожала имена и память, материал личности; она была утонченной и безжалостной.
В то лето, когда Дианора отправилась на восток, беглецов хватало, но ни у одного из них не было ее твердых намерений, и поэтому большинство бежало гораздо дальше: к дальним пределам плодородных полей Чертандо, в Феррат, Тригию и даже в Астибар. Готовые и стремящиеся жить под все растущей тиранией барбадиорского правителя, чтобы только как можно дальше убежать от собственных воспоминаний о том, во что превратил их дом Брандин Игратский.
Но Дианора цеплялась за эти воспоминания, она лелеяла их в своей груди, питала их ненавистью, подогревала в себе ненависть при помощи памяти. Две змеи обвились вокруг ее сердца.
Она не намного углубилась в Чертандо от границы. Пшеница в полях в конце лета стояла желтая и высокая, но все мужчины ушли на север и на восток. Альберико Барбадиорский, тщательно закрепив свои завоевания в Феррате и Астибаре, теперь двигался на юг.
К концу осени он завладел Чертандо и к весне следующего года после длившейся всю зиму осады захватил Борифорт в Тригии — последний крупный очаг сопротивления.
Задолго до этого Дианора нашла то, что искала, в западных горах Чертандо. Деревушка — два десятка домов и таверна — к югу от Синаве и Форезе, двух крупных фортов, стоящих друг против друга по обеим сторонам границы, отделяющей Чертандо от страны, которую она научилась называть Нижним Корте.
Земля в такой близости от южных гор была не так хороша, как дальше к северу. Сезон урожая короче. Холодные ветра налетали с гор Брачио и Сфарони в начале осени и очень скоро приносили с собой снегопад и долгую белую зиму. В ветреные ночи выли волки, а иногда по утрам на глубоком снегу находили странные следы — следы, которые спускались с гор и уходили в горы.
Деревня располагалась возле одной из дорог, уходящих на северо-восток от основного тракта, который вел от перевала Сфарони. Когда-то по нему двигались купцы, возившие товары в Квилею и обратно на юг. Вот почему в такой маленькой нынче деревушке оказалась такая большая старая таверна, где наверху имелось четыре комнаты для путешественников, которые уже много лет не приезжали.
Дианора спрятала серебро отца южнее деревни на склоне, густо поросшем лесом, подальше от козьих троп, и нанялась служанкой в таверну. Платить ей было нечем, разумеется. Она работала за комнату и скудный стол того лета и осени и еще трудилась в поле с другими женщинами и юношами, чтобы собрать весь урожай, какой только оказался им по силам.
