Сновидения Макара были куда менее умиротворяющими. Стоило задремать, как начиналось: белый туман, такой плотный, что не видно собственной вытянутой руки, и только ощущение накатывающей сзади неотвратимой опасности, от которой он бежит изо всех сил, бежит вслепую, наудачу и волочет за собой Алёну, сам не зная куда – не к худшему ли злу. Алёна задыхается, начинает отставать, ее рука выскальзывает из его ладони, и он, как ни сжимает хват, не может ее удержать... В этот момент Макар клацал зубами и просыпался. Алёнино тепло, ее близкое спокойное дыхание постепенно успокаивали его. Какое-то время он лежал, боясь пошевелиться, чтобы ненароком ее не разбудить, смотрел в мирную темноту и думал об Алёне. О том, что она значит для него. Макар, конечно, всегда знал, что у мужчины есть долг. Вот, скажем, защищать и оберегать любимую женщину – долг. И раз он мужчина, значит, должен его выполнять. Он знал это с самого детства – и всегда эту мысль ненавидел.
Ненавидел, может, сильно сказано, но подспудное раздражение ощущалось. Ну не хотел он кому-то быть должным на том лишь основании, что подходит под определенное техническое описание. Он очень рано почувствовал в себе – себя, не имя нарицательное, а себя, Макара, очень рано понял, что вот сейчас, именно сейчас, живет свою единственную и неповторимую, свою конечную, такую короткую жизнь. И искренне не понимал, почему, по какому праву некто посторонний может вдруг ворваться в его судьбу и предъявить на него, Макара, и на саму его жизнь свои права. Следуя этой логике, выходило, что он и на свет-то родился для того только, чтобы исполнить свою мужскую функцию – кого-то защитить, кого-то, может быть, зачать, сколько-то попутно заработать... Что и сам он не человек, а эта пресловутая функция. Исполнил – и адью, в отсев! И понесется лавина дальше, подминая под себя всё новые жертвы мужского долга. А что он такое, этот самый долг, если разобраться? Общественный договор, и только! Сговорились когда-то люди, которым так было удобнее или выгоднее, а для остальных долг придумали.
Стройная была теория. Макар разработал ее еще в юности и до сих пор иногда любовно полировал, подбавляя чужой поучительный опыт вместо мастики. Да и собственный, если честно. Пусть не блещущий красотой или золотой кредиткой, он все-таки был нормальным молодым мужиком, имел каких-то подружек. Случалось и ему сорваться, пойти на поводу социальных шаблонов в ущерб – нет, не жизни, конечно, и даже не здоровью, Бог миловал, но своим интересам, желаниям, правам, своему времени, наконец. Кончалось все это ничем, а встречные жертвы лишь раздражали, потому что Макар, хоть убей, не видел за ними той ценности, какая мнилась подруге. А сейчас он лежал в темноте, в чужом сарае на задворках чужого мира, рядом с едва знакомой женщиной. И пальцем ее не трогал, потому что она устала. Сейчас она спит, а он не может спать, потому что кто-то должен стоять на страже. Потом она проснется, и они пойдут куда-то вдвоем – очень может статься, навстречу беде, – и Макар будет защищать ее всеми силами, любой ценой, не взвешивая и не рассчитывая. Это он тоже знал совершенно точно, а ведь они еще даже не поцеловались ни разу.
Размышляя об этих странностях, Макар незаметно для себя соскользнул обратно в туман. Теперь он был неподвижен. И вокруг, в тумане, тоже ничего не двигалось. Может, там и не было ничего? Он стоял, окруженный белой стеной одиночества, и не мог сделать ни шагу, потому что не знал, куда ему шагать и зачем. Вдруг он понял, что это навсегда, что вот она – вечность, он угодил в пустую холодную вечность совсем один! Но тут его руку нащупала теплая рука. Это Алёна, заворочавшись во сне, накрыла его ладонь своей. Туман сновидения уполз куда-то, оставив Макара во власти сна. В нем было звездное небо куполом и огромные легкие тени живых существ, беззвучно пасущихся вдалеке...
Разбудил их размеренный стук, перемежающийся диким верещанием и визгом. Макар с Алёной подскочили на своей подстилке, метнулись к дверному проему. Было раннее утро. Над кустами и грядками поднимался вверх туман, будто кто-то снимал пену с бульона гигантской шумовкой. А посреди огорода мать Дейники старательно пилила раскоряченное нечто, ужаснувшее их накануне. Нечто лихорадочно меняло цвет и вопило что есть мочи. Элека, приостановившись, кивнула им и удвоила усилия. Выглядела она неважнецки: лицо опухшее, на щеках пятна. При свете дня бросались в глаза и болезненная худоба, и ранние морщины. Но волосы были заплетены и аккуратно обкручены вокруг головы, платье она сменила и даже чистым фартуком подвязалась. Макар без лишних слов подошел, вынул пилу из ее хрупкой лапки и быстро прикончил чудовище.
В доме стало как будто просторнее, не хрустел сор под ногой. Со стола исчез загаженный покров, магический шар упокоился где-то в укромном месте. Дейника собирала завтрак. Алёне поклонилась, глядя с почтением и восторгом, повинилась:
– Простите, господа, подать-то вам нечего...
– Ты мне эти поклоны с господами брось, – ужаснулась Алёна. – Тоже мне госпожу нашла.
Когда все собрались за завтраком, Макар, порывшись во внутреннем кармане рюкзака, выложил на стол наторгованные в столице деньги. Веско объявил, отметая возражения:
– Не обсуждается.
Элека вскинулась было, гордячка. Но взглянула на дочь в обносках, на скудный стол и сникла, молча сгребла монеты, убрала поскорее с глаз долой. Алёна, покосившись на мертвую холодную печь, тоже полезла в рюкзак. Нашарила на дне зажигалку. Почти полная, отлично!
– Вот. Полезная вещь. – Она крутанула колесико, и пламя послушно вспыхнуло. – Это не магия, просто такое устройство. Как объяснить-то вам, не знаю... В общем, работает, и все. Как жидкость внутри кончится, работать перестанет, но к тому времени...
– Либо все наладится, либо всему конец придет, – улыбнулась Элека одними губами.
Убрав остатки трапезы, спорили, советовались с хозяевами и снова спорили, даже крутили мясорубку («Враг моего друга – мой враг», – отозвалась лукавая железяка). Элека подивилась неведомому артефакту, но в меру. Спросила позволения потрогать, даже сама крутанула ручку и одобрительно хмыкнула, прочитав безапелляционный наказ гнать какого-то Убрака в шею. В целом она нашла гадательную трубку гостей небесполезной, но слишком тяжелой и неизящной. Уважение колдуньи вызвало лишь то, что эта неудобная железная штуковина все еще работает, тогда как ее гадательный шар, подлинное совершенство, отказал. Но Элека не могла увидеть того, что с тревогой заметили Алёна и Макар: как долго «думала» мясорубка на сей раз, прежде чем дать ответ, какими бледными выходили из нее буквы и как быстро таяли, едва успев связаться в слова. А этот бред про друга врага? Издевательство, а не предсказание! Не сегодня завтра их магический арсенал постигнет судьба колдуньиного шара.
