Сергей кивнул и, махнув на прощанье рукой, в задумчивости побрел следом за полицейским. После всех неприятностей жизнь наконец-то начала налаживаться. Монастырь сам шел в руки, наверняка в этом Ятаки что-то знают о нем. Первым порывом Сергея было расспросить Сирила: скорее всего этот ушлый человек знает об окрестностях все. Но в последний момент Сергей прикусил язык. Здравый смысл подсказывал, что стоит воспользоваться предложенной помощью. Была только одна проблема: неожиданный спаситель не нравился Сергею. Это было совершенно иррациональное чувство – не было никаких причин относиться к общительному американцу с предубеждением, но Сергей ничего не мог с собой поделать.
А ведь он боится, сообразил вдруг Сергей. Американец болтал без остановки, басисто хохотал и с размаху хлопал его по плечу, но не мог скрыть нервозность и наигранность. Под всем этим шумом и суетой крылся страх. А еще теперь, когда Сергей задумался, ему очень не понравилось удивление Сирила, когда они впервые столкнулись в дверях: как будто американец узнал его, но никак не ожидал увидеть в участке. И дурак-инспектор, выдвигающий версии одна нелепее другой, тоже боялся. Ему очень хотелось, чтобы убийцей оказался заезжий турист; так хотелось, что здравый смысл и логика уже не имели никакого значения.
Попрощавшись с полицейским, художник остановился у входа в отель, прислушиваясь к шуму голосов и грохоту музыки, несущихся изнутри. Докуривая вторую подряд сигарету, он впервые задумался о том, кто и, главное, зачем так страшно обошелся с безобидным школьным учителем. Почему-то он был уверен, что и Сирил, и инспектор догадываются, что произошло в гостиничном номере, и именно поэтому так напуганы.
Сергей почти не удивился, обнаружив на брелке ключа все ту же цифру пять. Портье явно не собирался вникать в переживания какого-то заезжего гринго. Первой попавшейся свободной комнатой оказалась именно эта, вот пусть в нее и селится. В прошлый раз вышла путаница, синьору дали ключи от занятого номера, но сейчас в порядке. Синьор нашел там труп? Так тело давно уже убрали, пусть синьор не беспокоится!
Наконец Сергей сообразил, что препираться бесполезно. Можно было, конечно, поискать другую гостиницу, но сил блуждать по Камири уже не было. К тому же полицейский с таким многозначительным видом проводил его до отеля, что сразу как-то стало понятно: в ближайшее время на глаза представителям власти лучше не попадаться, отпустить-то его отпустили, но подозревать во всех грехах не перестали.
Шуганув с двери в ванную трех гекконов, Сергей кое-как вымылся под тоненькой струйкой еле теплой воды и переоделся. Надо было еще хорошенько подумать, что делать завтра. После сегодняшней нервотрепки Сергей никак не мог решить: стоит ли вернуться в Санта-Круз и превратиться в прилежного туриста или все-таки попытаться добраться до Ятаки. Спать хотелось дико, в конце концов, он решил обдумать свои планы завтра. «Маньяна», – ядовито пробормотал он и криво усмехнулся: всего третий день в Боливии, а латиноамериканский пофигизм уже проник в мозг.
С минуту Сергей с сомнением разглядывал кровать и размышлял о том, как сильно отличается отношение к смерти боливийцев от того, что казалось естественным и нормальным дома. Сергей никогда не считал себя трусом, но прекрасно понимал, что не сможет спокойно спать на том же самом месте, где видел кошмарный труп несчастного немца. Интересно, они хотя бы матрас поменяли или просто слегка почистили? Сергей хотел было заглянуть под простыню и проверить, но потом решил не узнавать лишнего.
В конце концов, он вытащил из рюкзака спальник, распаковал пенку и постелил себе в самом дальнем от кровати углу. Через полчаса оказалось, что это не помогает: Сергей ворочался и вертелся в спальнике, наматывая на себя синтепон и ударяясь локтями о пол, но заснуть не мог. Еще через пятнадцать минут он, раздраженно стеная, включил свет, достал книжку и снова завалился на свою жесткую постель.
Он попытался читать, лежа спиной к кровати, но вскоре понял, что постоянно сводит лопатки, прислушиваясь в ожидании подозрительных шорохов. Затылок уже ныл от напряжения. Вздохнув, он перевернулся на другой бок, опустил книгу и уставился под кровать, чтобы точно знать, что под ней никто не прячется… Да нет, просто чтобы убедиться в том, что голосистая горничная потрудилась вытереть там кровь.
Под кроватью никто не прятался. Там лежал слой жесткой белой пыли и в ней чей-то скомканный носок и потрепанная толстая тетрадь. Сергей подобрался к кровати, не сознавая, что идет на цыпочках, не дыша опустился на колени и вытащил тетрадь, держа опасливо, как неядовитую, но все-таки сомнительную змею. Страницы были исписаны крупным раздельным почерком, и Сергей разочарованно вздохнул, узнав испанский. На всякий случай он все-таки открыл первую страницу.
«Нюрнберг, июнь, 2010 год
Я буду вести этот дневник на испанском, чтобы попрактиковаться. Боюсь, преподавание школьникам сделало мой словарный запас несколько ограниченным, хотя в университете мои оценки были одними из лучших на курсе. С другой стороны, мне предстоит учить грамоте «лесных индейцев» Некоторые из них вообще не говорят по-испански. (Боже, я опять забыл, как называется это племя. Впрочем, не уверен, что хоть кто-нибудь это знает.)
Итак, я еду в Боливию».
Сергей медленно опустил тетрадь, закурил и принялся читать дальше.
«Коллега, между делом участвующий в самых странных благотворительных проектах, предложил мне эту работу. «Считай это искуплением, Вик, – похлопал он меня по плечу, – жизнь там тяжелая, и самоедством заниматься будет некогда». Он улыбался, но его глаза казались двумя кусками льда. «Я устал изображать сочувствие мудаку, который спит за рулем и сбивает маленьких девочек, и даю тебе шанс убраться» – как-то так.
Не то чтобы идея нести индейцам свет цивилизации кажется мне стоящей. Я всегда считал, что милосерднее всего было бы оставить их в покое. Но я ищу повод уехать как можно дальше от оскалившегося на меня города, косых взглядов, и, главное, гладких шоссе и смертельно быстрых машин.
Формально от добровольцев требуется лишь умение читать и писать. К тому же я физически здоров, холост и ни к кому не привязан. Анна рассталась со мной через неделю после того, как туман, гололед и темнота сложились в мозаику, ставшую фатальной для моей ученицы, а может быть, и для меня. В общем, я подхожу идеально, и в представительстве меня приняли с распростертыми объятиями. Я выбрался оттуда несколько оглушенный, с карманами, набитыми программами, билетами, направлениями на прививки и серебристыми упаковками таблеток для профилактики малярии. Первую капсулу надо принять сегодня же.
