– То, что в футляре, принадлежит нам, – сказал Йональд, упреждающе опустив палаш между мной и Волком С Тысячею Морд. – Мы с братом так решили. Я думаю, это справедливая плата за вторжение сразу стольких личностей в наши земли.
Волк С Тысячею Морд какое-то время молчал.
– Хватайте его, пока вы в силе, – произнес он потом, – и я все прощу.
Глаза его сузились.
Йональд колебался какую-то секунду. Потом поднял палаш и опустил его на Волка С Тысячею Морд.
Тот взвился вихрем, вынырнув из-под удара. Тяжелая лапа раскровенила Йональду лоб. Джональд бросился справа и рассек Волку С Тысячею Морд бедро. Тот обернулся и с разворота сорвал Джональду голову. Меч Йональда, как гильотина, опустился ему на спину и разрубил позвоночник.
Волк С Тысячею Морд рухнул. Его пасть сжалась на стальном сапоге Йональда, и он рванул его на себя, а когда тот запнулся и упал, слепо озираясь залитыми кровью глазами, Волк С Тысячею Морд в отчаянном рывке подтянулся на передних лапах и вцепился Йональду в горло.
Через секунду все было кончено. Я спрыгнул с Коня и подошел к тому, кто так долго преследовал меня, что уже успел стать привычным.
– Я умираю, – сказал он. – Насовсем. И они тоже. Мы никогда не играли на форы. – Тут его взгляд затуманился, зрачки из желтых стали розовыми. Изо рта текла темная кровь. – Но и ты не пройдешь дальше. На закате ты будешь у Делты, и Красные Девы не дадут тебе пройти.
Он закрыл глаза.
Я хотел сказать ему, что, если он умрет, мне не нужно будет больше спешить и я смогу переждать опасный закатный час. Но я ничего не сказал. Я молча взмахнул цепью, проклиная себя за мягкотелость, и добил его.
Потом сел в седло и поехал дальше, сначала медленно, по кромке над ямой, а потом все быстрее и быстрее. У меня было время до заката.
За моей спиной пылали волчье тело и придорожная трава да еще волосы убитых Офзелендов. О них в книге не говорилось уже ничего.
Номинально Волка С Тысячею Морд опять убил я, и это значило, что вскоре он снова оживет и бросится за мной в погоню. Это обещало мне проблемы, но я не хотел, чтобы Волк С Тысячею Морд умирал так, как планировали хозяева Розовой Аламейды.
Мы покинули ее, когда солнце было на полпути к закату.
Красная и оранжевая трава на полях пестрела серебряными цветами, и серебряные же рыбы пели из прозрачных ручьев. Голоса у некоторых были хриплыми – наверное, от холодной воды. Дриады из ближних рощ звали всякого проезжего расчесать им волосы, но далеко не каждый соглашался на эту нудную работу, хотя платили дриады всегда наличными.
У озера с белой водой я встретил монаха в черных одеждах. Он сидел на мостках и болтал ногами.
– Подай денежку на храм, благородный путник! – попросил он, вежливо улыбаясь.
– А чей храм? – осведомился я, придерживая Коня.
– Азгарота, Хтонического Ужаса, – ответил монах, показывая мне кулончик с пентаграммкой.
– А, – сказал я, развязывая кошелек, – тогда держи.
Я дал ему тяжелую золотую монету, и мы поехали дальше, благословленные добрым монахом.
Время летело, дорога стлалась Коню под копыта, и мы непрестанно приближались к Делте в недобрый закатный час.
В любое другое время здешние места были абсолютно безопасны, но на закате тут появлялись Красные Девы и не пропускали никого, пока тот не отдавал им все до нитки. А из черепов тех, кто думал сопротивляться, делали шары для игры в кегли, склеивая воедино самые округлые их части.
Я надеялся миновать их земли прежде, чем Волк С Тысячею Морд догонит меня. Они ведь были способны задержать и его тоже.
И, как он и предсказывал перед прошлой смертью, я въехал в их земли на закате.
Сам Волк С Тысячею Морд догнал меня минутой позже.
– Отдавай Цветок и сматываем назад, – запыхавшись, проговорил он. – Утром поедешь домой.
– Нет, – ответил я, – я тебе его не дам.
Волк С Тысячею Морд оскалился и приготовился сшибить меня с Коня.
– Подожди, – взмолился я; – давай отложим это на потом! Прислушайся, они уже идут!
Поросшие травой холмы задрожали, и Красные Девы, именуемые также Рыжими Девками, все верхом на лошадях, высыпали из-за холмов и окружили нас плотным кольцом. Их было очень много.
Все они рыжеволосые, кареглазые, в красных штанах и безрукавках; ногти у всех покрашены в красный цвет, а губы накрашены ярко-алым. Кони у всех были тоже рыжей масти. В руках Девы держали сабли оттенка меди, и клинки алели в свете заката.
Мы встали спиной к спине, вернее, Волк С Тысячею Морд встал спиной к заду Коня. Я не собирался ничего им отдавать, и он, ясное дело, тоже.
Вперед выехала главная Девка, именуемая Матильдой.
– Отдавайте все и езжайте в любую сторону!
– Ни за что, – сказал я.
– Никогда! – прорычал Волк С Тысячею Морд.
Матильда подняла руку:
– Тогда вы умрете.
– Уже случалось, – ответил я и расчехлил футляр.
Правду говорили об этом Цветке, будто любая девушка застывает на месте пораженная его красотой. Красные Девы, увидевшие его, изумленно ахнули и прижали руки к сердцу, опустив оружие. Я тронул Коня шагом вперед, и они начали расступаться передо мной.
Но Девы за моей спиной, Цветка не разглядевшие, угрожающе рванулись на нас. И тогда Волк С Тысячею Морд на мгновение явил все свои лики, ужасной тысячеголовой тенью нависнув над толпой, и две тысячи глаз обожгли каждого, кто видел его в то мгновение. И Девы шарахнулись назад, охваченные страхом.
Так, ужасом и красотой очистив путь, мы рванулись напролом, но минутное замешательство прошло, и Девы, зажмурив глаза, со свистом ринулись в атаку. Саблями они управлялись и вслепую.
Я был ближе к спасению, чем Волк С Тысячею Морд, ибо стоял впереди него по ходу движения; и я прорвался. Десяток сабель ударил Коня в грудь, но раны зажили в мгновение, только узор на шкуре пустил новые ветви; и мы вылетели на дорогу. Конь стрелой пустился вперед, и последнее, что я видел в неверных изломах хрусталя, это отражение того, как Волк С Тысячею Морд, теперь о двух десятках голов, прорывается на свободу, пачками раскидывая Красных Дев, мешающих друг другу в толпе. Я верил, что у него получится.
«Сие Красные Девы, – сказано в книге, – и их кони и люди червонны. Числа же им несть».
Солнце село, и вместе с темнотой на землю стала опускаться давящая тишина. Птицы засыпали прямо у Коня под копытами, у меня начали слипаться глаза. Я заметил, что Конь тоже подволакивает ноги.
Наступала шестая ночь недели, и, как обычно, это была Глухая Ночь. В такую ночь ни человек, ни зверь, ни нелюдь не может ничего, кроме как спать до самого утра. Бороться невозможно, и нет такой магии, чтобы преодолеть эту силу природы. Звезды и луна никогда не светят в такую ночь, и блуждающие огоньки, а также светящиеся растения и существа, теряют свою силу. Огонь не горит такими ночами.
Поэтому мы дотащились до ближайшего придорожного дуба, и я упал на землю, сунув под голову кулак. Конь повалился рядом на траву, и мы заснули.
…Утром мы пришли в себя поздно; солнце уже встало, и птицы просыпались в дорожной пыли. Все тело ломило, голова соображала плохо, в руках не было силы, как и всегда, когда проводишь Глухую Ночь вне дома.
Седлая Коня, я подумал, как там Волк С Тысячею Морд. Если он пробился сквозь армию Красных Дев, то, наверное, заснул, израненный, где-то неподалеку от Делты и не скоро еще сумеет догнать меня.
Цветок в хрустале я снова повесил за спину, упрятав в кожу. Он пока еще мог обойтись без воды, но мне не терпелось привезти его домой.
В кронах зеленых дубов пересвистывались невидимые птицы (иногда они стайкой перелетали с дерева на дерево, но их и тогда не было видно – лишь дрожало марево в воздухе да слышался шум крыльев). Становилось жарко, яркие ажурные цветы красовались в сочной траве; бабочки с девичьими портретами на крыльях порхали слева направо; солнце затягивали сизоватые облака; пахло сладко и дурманяще.
