Снова заскрежетало. «Водолазы» пытались расширить узкую щель, в которую никому из них было не пролезть. Зашатались камни, в пещерке сделалось теснее, чем раньше. Кто-то ходил у меня над головой — я слышала тяжелые шаги и шелест оползающего гравия; тянуть дольше не имело смысла. Убежище в любой момент могло превратиться в западню.
— Ну держитесь, головастики, — пробормотала я сквозь зубы.
Первым ударом мне обязательно надо было отбросить их от входа как можно дальше, напугать, оглушить и выиграть несколько секунд (потому что вылезать из щели на четвереньках и одновременно использовать посох не смог бы, наверное, даже Оберон). С другой стороны, как бы мне самой не поджариться — а если луч отскочит от камня рикошетом?
Железные страшилища, сами того не ведая, облегчили мне работу — раскачивая и выворачивая из песка огромные камни, они расширили вход в мое убежище. Внутрь по-хозяйски полезла железная клешня: ночным зрением я могла разглядеть ее очень подробно, до царапинки, до приставшей песчинки. Такой клешней — зазубренной, острой — запросто можно отхватить человеку голову…
Я уперлась в песок коленками и локтями, нацелила посох на клешню — и шарахнула молнией. Пещера наполнилась пылью и копотью, посыпались мелкие камушки, я закашлялась — но и «водолазу» не поздоровилось тоже. Снаружи послышались скрежет и визг, клешня убралась, освобождая выход. Не дожидаясь, пока враг опомнится, я кинулась вперед — вырваться из западни и принять бой на открытом пространстве.
Ох, как их было много!
Они отступили, как зрители, готовые дать пространство акробату или жонглеру. И тут же сомкнулись плечом к плечу, повернув ко мне безглазые круглые лица. Это было жутко — но я много жуткого перевидала за последние недели и не собиралась дать себя сожрать каким-то двуногим крабам. Вскинула посох…
Заскрежетало сзади. Я оглянулась — они брали меня в кольцо!
Железные клешни смыкались и размыкались на уровне моих глаз. «Водолазы» не спешили — они были разумные, может, я могла бы с ними говорить…
— Что вам надо? Уйдите — и останетесь в живых!
Зря я заговорила. Во-первых, голос получился слишком тихий и писклявый. Во-вторых, сама попытка договориться показалась этим существам признаком слабости; они перестали выжидать и одновременно двинулись на меня со всех сторон.
Я ударила. Кольцо разорвалось — и тут же снова сомкнулось, лязгнули панцири. Я крутнулась волчком, ударила опять и опять…
«Отряд не заметил потери бойца». На песок упали несколько отсеченных клешней, покатилась под чешуйчатые ноги круглая голова — никто и не думал пугаться или горевать по этому поводу. Твари наступали, их было много, и они твердо решили перекусить меня пополам.
Кто об этом узнает?
Оберон? Вряд ли. Принц и Эльвира? Тем более… Кому, кроме меня, будет хуже, если сегодня на мирном песчаном берегу эти невозмутимые твари перемелют клешнями все мои кости?
Если бы здесь был Ланс с его «веерным трассированием»!
Мне не удастся по-взрослому крутануть посох вокруг пальца. Я же не жонглер…
Зато я много раз видела вертолеты.
Я вскинула посох над головой. Со стороны, наверное, это было похоже на детскую игру в «геликоптер» — свистнул надо мной воздух… Посыпались сначала редкие искры, потом струйки огня, потом вокруг меня вдруг раскинулся непроницаемый зеленый шатер. Посох вертелся уже сам по себе; ежесекундно рискуя его уронить, я видела, как попятились мои враги, как повалились самые смелые, как закипела вода у берега — гости уходили несолоно хлебавши, удирали, прямо сказать, в свою пучину, на дно морское, или где там у них дом… И вот уже берег опустел, а я стояла в центре зеленого огненного шатра, посох вертелся у меня в руках, а я не могла его остановить!
Эти несколько минут были самыми ужасными из всей схватки. Пальцы онемели, руки готовы вывалиться из суставов, враги давно разбежались… А посох свистит над моей головой, не замедляя вращения. Не останавливаясь.
Мне помогла больная нога. Я оступилась на камне — и упала.
— Вот она! Вот!.. Ой, а что это?!
Я сидела на песочке, задумчиво выгрызая жареных моллюсков из их закопченных раскрывшихся домиков. Костер погас. Высоко стояло солнце; весь берег за моей спиной был завален оторванными железными клешнями, а кое-где валялись и головы. Я нарочно села спиной к месту битвы, чтобы аппетит не портился.
Я узнала голос. Но обернулась не сразу. Пусть посмотрят, им полезно. Может, расхочется ходить по берегу одним, без мага дороги.
— Лена! — Голос был теперь слабый, едва слышимый. — Лена, ты жива?
Я нехотя повернула голову:
— Нет, меня убили.
— Зачем ты ушла? Как ты могла нас оставить?
Принц и Эльвира спешили ко мне по берегу, осторожно обходя железные останки:
— Эти люди… Знаешь, что они нам сказали, когда ты ушла? Они послали нас чистить рыбу!
— И правильно сделали.
Принц замедлил шаг. Выпустил руку Эльвиры:
— Что ты сказала?
Я поднялась. Взяла посох. Пошла принцу навстречу; он был много выше меня, но это дела не меняло.
Я остановилась перед ним, и принц тоже остановился. Я направила посох ему в грудь. Он побледнел:
— Ты что?!
— Идите назад. Вы оба. Не смейте ходить за мной!
Подбежала Эльвира. Принц дернул ее за руку, заслонил собой. Было жалко и смешно смотреть, как он защищает от меня принцессу; я рассмеялась.
— Вы, оба, предатели. Из-за вас, может быть, погиб Оберон… и многие наши друзья. Из-за вас. И из-за меня.
Принц стал еще бледнее. Зрачки у него расширились, глаза сделались черными и бездонными, будто объективы. Губы затряслись.
— Я привела вас к людям, — продолжала я безжалостно. — А вы не смогли основать Королевство. Вам не быть королем и королевой. А я не вернусь домой. Так нам и надо, всем троим. А теперь уходите отсюда, идите в поселок и садитесь чистить рыбу. И забудьте, как меня зовут! А если вы еще раз увяжетесь за мной…
Я стукнула посохом о песок. Злой зеленый луч взметнулся в небо. Я ударила снова; воздух шипел, разрезаемый изумрудным огнем. Принц попятился, все еще прикрывая собой Эльвиру. Они оба смотрели с таким ужасом, будто я на их глазах сбросила кожу.
А потом они вдруг разом оторвали взгляды от меня и уставились вверх, в пространство над моей головой. Я обернулась…
В воздухе над дальними холмами таял след белого луча. Секунда — и новый луч, яркий даже на фоне дневного неба, поднялся в синеву, на секунду замер и медленно начал таять.
— Что мы говорим? Давай, решаем! Мы должны говорить одно и то же, от этого зависит жизнь, ты понимаешь?
