Мужик посмотрел на Семёна шальными от выпитого глазами и тяжело вздохнул. После скособочился, сунув руку под стойку, молча достал оттуда второй стакан и, со стуком поставив его рядом со своим, щедро плеснул в них из бутылки.
– Пей, – сказал мужик и махом вылил содержимое своего стакана куда-то себе в бороду. И выжидательно уставился на Семёна.
– Будем здоровы, – вежливо сказал Семён. – Закуситься чего-нибудь найдётся?
Мужик молча достал из-под стойки щербатую миску с крупно нарезанными кусками холодного вареного мяса, тарелку с ломтями свежего хлеба и толстыми перьями зелёного лука, пододвинул всё поближе к Семёну.
Выпивка была крепкой. Что-то среднее между джином и ямайским ромом. Крепкой и вкусной. Горлодёрной. Семён выдохнул разом и закусился сначала луком, а после мясом.
Вытерев повлажневшие глаза, мужик изрёк басом:
– Ты не друид. – Сказал, словно приговор огласил. И снова налил в стаканы.
– Не друид, – покачал головой Семён, слепливая себе бутерброд с мясом и луком. – А это хорошо или плохо?
– Это нормально. – Мужик неожиданно подмигнул Семёну, чем окончательно стал похож на своего водочного двойника. – Друиды медовую не пьют. Они вообще ничего крепче воды не пьют. И мясо не едят. Тусклый народец. Хотя и колдуны. Ты как к колдунам относишься?
– Когда как, – осторожно ответил Семён. – По-разному.
– Давить их надо. Однозначно, – убеждённо сказал бородач. – Всю торговлю мне порушили, гады. Взял бы и поубивал их, сволочей! Вот этими вот руками, – мужик потрусил перед носом Семёна волосатым кулачищем, потом неожиданно протянул руку вперёд:
– Будем знакомы. Иван.
– С… Симеон, – от неожиданности Семён Владимирович стал заикаться. – Вы – с Земли?
– Все мы от земли, – Иван захрустел луком. – Из земли вышли, в неё, родимую, и уйдём. Пей, Симеон, чего стакан полным держишь. Пей.
Семён выпил, сунул в рот кусок мяса, снял с ближайшего стола стул и уселся перед стойкой.
– Иван – это сокращённо, – пояснил бородач. – Ежели полностью, то Иванносорокосил. Я, понимаешь, из княжеского роду. Род у меня хоть и знатный, но бедный. И гордый. А я не гордый, вот, по торговой части пошёл. Деньгу зарабатываю. А друиды вредят, работать мешают. Один тут в холме поселился несколько лет тому назад. Жил, пакостил. Помер. От него гонец к Лесному Воеводе пожаловал, нечто ему и всем остальным пообещал. Даром. Вот народ и стал в тот холм ломиться как за бесплатной выпивкой. И пропадать. А намедни зашёл ко мне, в «Пятничную ресторацию», друидский прихвостень. Помощничек его. Глиста в чёрной накидке. Тоже медовую никогда не пил. Но мясо ел. Зашёл, хотел что-то сказать и на тебе – бах! Взорвался. На лоскутки расшился. А внутри у него, оказывается, золотая табличка с тайным именем была: Дубля Тринадцать его звали. Тоже друид, стало быть. Колдун, значит…
– Ёлки-палки, – бесцветным голосом прошелестел Мар. – Вон оно как моя озвучка «На лихого дядю» аукнулась-то! Не удивлюсь, если окажется, что Кардинал всех своих дублей в один миг лишился. Ох уж эти прямолинейные первичные заклинания…
Иванносорокосил, разумеется, не услышал медальона:
– …И тут из холма пропавший народ как попёр, как попёр! И такое рассказал, что наши взяли кто вилы, кто косы, кто дубьё, и пошли по лесам местных друидов шерстить. На всякий случай. А баб, детей и животину в соседнее поселение отправили. От греха подальше… Меня на охоту не взяли. Мэр так и сказал – сиди, говорит, свою ресторацию и мою мэрию сторожи. Чтобы, значит, в урон хозяйство не пришло. Вот и сторожу. Слова молвить не с кем! Так ты точно не друид? – Иван вдруг с подозрением уставился на Семёна.
– Н-не друид, – тяжело качнул головой захмелевший Семён.
– Тогда пей, – решил Иван и забулькал медовой, наполняя стаканы.
– Не буду. – Семён помотал головой, – я и так уже… пьяный я.
– Ты меня уважаешь? – бородач вопросительно приподнял бровь.
– Да, – обречёно кивнул Семён Владимирович, – уважаю. – И поднял стакан.
Через полчаса Семён с Иваном обнялись и побратались. Ещё через полчаса и два тоста Семён признался, что он известный вор-специалист. По магии. Всегалактического масштаба. На что Иван откровенно сказал, что плевать ему, вор Симеон или нет, главное, чтобы человек хороший был. Он, Иван, по молодости тоже с кистенём на дорогах промышлял, первичный капиталец собирая. Для занятия торговлей. Хорошее время было, весёлое! Отчаянный был, молодой. Глупый. Вспомнить приятно… После остепенился, на сейфы перешёл. Лет пять по городам ездил, медвежатничал. Ну а потом и торговлей занялся…
Чуть погодя Иван сказал, что заведение для посторонних, не братков, нынче закрыто. Он запер входные двери на засов, зажёг с десяток свечей и расставил их на столах – ресторация сразу приобрела угрожающий мистический вид. Словно в ней собирались отслужить чёрную мессу.
Через следующие полчаса Семён по большому секрету рассказал брату Ване, что он, Симеон, не только вор, но и знатный охотник за друидами. За Дублями. Вот и золотая грамотка есть, выпотрошенная из друида по имени Дубля Двадцать Пятый. Лично им, Симеоном, добытая: коварного Дублю он настиг в одном из Миров, где произошла страшная сеча, богатырский поединок с разрушением друидского замка и сотрясением земной тверди. Хрясть налево, хрясть направо… море крови! горы трупов!… бледные девы рыдали над убитыми имперскими солдатами… Откуда солдаты? Чёрт его знает откуда… А он, Симеон, гордый и несокрушимый… на мечах… убил поганого Дублю и пластинку из его пупка выковырял. С тайным именем. Они, друиды, при помощи пупков колдуют. Магией жеста. Император его после лично целовал, троекратно. Не пупок, а Симеона.
Вслед за тем была продемонстрирована сама золотая пластинка, завалявшаяся у Семёна в кармане. С номером и росчерком. По поводу чего выпили опять; потом Семён показывал радужный меч и как он им сражался… Иван сказал, что стойку он всё равно собирался новую делать, так что братко Симеон пусть не переживает, что порубал её. Пусть рубает что хочет. И столы новые надо будет заказать… И стулья… На пятом стуле Семён решил, что пора и отдохнуть. Лёг в щепки и уснул.
Утро было солнечное и ужасное.
В голову как будто свинец залили; во рту за ночь образовалась небольшая пустыня, а в желудок закатился булыжник. Круглый сухой кирпич.
Семён со стоном открыл глаза. Закрыл. Снова открыл. С трудом сел.
Ночевал он в кровати. Это радовало. Но как он попал в неё, что было до этого – Семён не помнил.
Кровать была большая, застланная лохматой медвежьей шкурой, на которой Семён и провёл ночь. Одетый. Комната, где кроме кровати практически ничего не было, лишь маленький столик с графином воды в изголовии, находилась на втором этаже: через распахнутое окно были видны черепичные крыши, далёкие верхушки лесных деревьев и солнце. Солнце и разбудило Семёна.
