— Командуешь так, как будто я новичок.
— В нашем деле лучше перебдеть, чем недобдеть. Ты-то, быть может, и не новичок, но вот за молодцев своих ты поручиться можешь? Что они при виде несущегося на них чарана не разбегутся, как тараканы, а встретят его кольями?
Нила обиженно поджала полные губы. Музыкант усмехнулся про себя — предсказуема, как всегда. Потому он и настаивал постоянно на том, чтобы в напарниках у него ходили только женщины: их легче просчитать, легче предугадать, легче заставить подставить шею вместо себя. К каждой женщине находится свой ключик, каждую можно научить себя любить, а значит, оберегать, позабыв о самозащите. И связка прочнее выходит: сильный дудочник и средненький ганслингер работают в целом куда как эффективней, чем любой другой «расклад». Плохо только, что ганслингеры в такой связке живут пару лет от силы, зато счет убиенным нелюдям и полностью выплаченным гонорарам только растет.
Змеелов приложил дудочку к губам, наигрывая давно знакомую, до мелочей изученную музыку, вкладывая в мелодию свою волю, ощущая, как тело привычно деревенеет, становится непослушным и негибким, зато разум будто бы раскрывается, летит над мрачными, загаженными человеческим присутствием улочками, тычется в самые темные, самые потаенные уголки.
Ищет выбранную жертву.
Один квартал, другой.
Дудочник шел быстро, не чувствуя ни холода, обжигающего голые пальцы и забирающегося под теплый шерстяной камзол, ни усталости. Госпожа, обитающая в Загряде, задержит предложенную в качестве откупа на ближайшую зиму тварь где угодно, хоть на мостовой, хоть на крышах, хоть у самых ворот, но за подобную помощь придется заплатить, и скорее всего, чьей-нибудь кровью. Чаран им самим в качестве трофея пригодится, а вот кого-нибудь из наемников можно отжалеть будет. Одним трупом на охоте больше, одним меньше. Кому эти бродяги нужны, кто их считать будет? Да собственные товарищи только обрадуются: гонорар мертвым ни к чему, а значит, оставшиеся в живых смогут разделить полученные деньги между собой, присовокупив к своей законной награде еще и то, что причиталось погибшим.
Он ощутил чарана, вторично попавшегося в колдовскую петлю, всего на мгновение раньше, чем рычащее чудовище с металлическим лязгом и скрежетом скатилось с заметенной снегом крыши и грузно приземлилось на мостовую, глубоко погрузив железные когти в щели между камнями. Захрипело, раздирая остатки воротника на шее и пытаясь сдернуть невидимую удавку, опустило голову, поросшую гибкими металлическими спицами, и вдруг метнулось в сторону, уворачиваясь от грянувшего над ухом выстрела, лязгающим клубком перекатилось по снегу.
Что-то небольшое, темное просвистело мимо уха дудочника, обдав висок порывом ледяного воздуха, и негромкая ругань Нилы оборвалась влажным, отчетливым хрустом.
Звук падающего тела. Крики наемников, эхом отдающиеся от каменных стен домов.
Змеелов скосил взгляд в сторону ганслингера, неподвижно лежащей навзничь на запорошенной снегом мостовой. Лица у женщины, похоже, больше не было; в полумраке дудочник успел заметить лишь солидный, размером с кулак, булыжник, с нечеловеческой силой впечатанный в то, что когда-то было носом. Остальное заливала кровь, вытекающая из-под камня и расползающаяся вокруг головы несчастной широкой, быстро растапливающей снег лужей. Если и выживет, останется навсегда уродливой калекой. Лучше добить, как все закончится. Из милосердия.
Чаран медленно поднялся. Неторопливо, будто в издевку, отряхнул металлической ладонью налипшие на остатки камзола снежные пятна и поднял на дудочника ставшее человечьим лицо. Со скрежетом вытянул широкий, короткий меч из ножен на поясе, с хрустом расправил плечи — и вернулся в человечью форму, сразу став на две головы ниже и вполовину не таким устрашающим, как мгновение назад.
Наемники приободрились: вооруженный мечом человек был для них гораздо более привычен в драке, чем покрытое металлическими латами чудовище, а вот сам дудочник с трудом мог сосредоточиться на мелодии «подчинения», которая едва-едва дотягивалась до чарана. Ощущение было, будто он пытается выловить в ручье шустрого и юркого угря, а треклятая рыба, вдоволь нашлепав его по запястьям длинным хвостом, в самый последний момент выскальзывает из натруженных рук, и все приходится начинать сначала.
Впервые за долгое время музыкант стал наблюдателем, а не главным действующим актером на сцене битвы. Не ему принадлежал первый голос, а чарану, стремительно перетекающему из человечьего облика в облик существа из металла и витых красноватых жил. Именно он вел эту партию, его тяжелый клинок порхал между наемниками, позабывшими про шестигранные колья и схватившимися сдуру за короткие палаши, более пригодные для уличной драки. Самого змеелова все еще защищала наигрываемая им мелодия, и она же замедляла быстрого, как порыв ветра, чарана, сковывала ему ноги тяжелыми кандалами, притягивала становящиеся металлическими и слишком длинными руки к земле — но всего этого было слишком мало, чтобы его остановить, поставить на колени и убить.
Не потому ли неназванная Госпожа именно его предложила в качестве откупной жертвы, чтобы других нелюдей оставили в покое? Наверняка же чаран-выродок, невероятным образом научившийся менять облик по собственному желанию, мешал загрядской нечисти ничуть не меньше, чем людям, да вот только загребать жар чужими руками всегда приятней.
Оборотень ловко увернулся, пропуская чужой клинок в волоске от своего живота, ухватился свободной рукой за оголовье рукояти, и в следующую секунду попавшийся по собственной глупости наемник уже с глухим хрипом соскальзывал на мостовую, заливая ее кровью из проткнутой насквозь грудины. От второго, понадеявшегося зайти со спины, оборотень лишь небрежно отмахнулся удлинившейся металлической лапой — острые когти легко прорезали плотную кожаную куртку, полилась кровь, и в стылом зимнем воздухе запахло бойней. Человек упал навзничь, роняя оружие, с диким воплем пытаясь зажать рану на животе, не дать скользким внутренностям вывалиться через уродливую прореху. Бесполезно. Этому теперь в лучшем случае минут десять осталось.
Чья-то рука ухватила дудочника за голенище сапога. Змеелов вздрогнул, опустил взгляд на человека, чье лицо было залито кровью из неглубокого, но обильно кровоточащего пореза на лбу. Длинные волосы спутались в неровные космы, куртка изодрана на спине когтями чарана.
— Что же ты… не поможешь?
Музыкант не успел ответить, потому что откуда-то сверху раздался высокий женский визг, потом грохот падающей черепицы, а затем… он не поверил своим глазам.
