Чаран медленно поднялся. Неторопливо, будто в издевку, отряхнул металлической ладонью налипшие на остатки камзола снежные пятна и поднял на дудочника ставшее человечьим лицо. Со скрежетом вытянул широкий, короткий меч из ножен на поясе, с хрустом расправил плечи – и вернулся в человечью форму, сразу став на две головы ниже и вполовину не таким устрашающим, как мгновение назад.
Наемники приободрились: вооруженный мечом человек был для них гораздо более привычен в драке, чем покрытое металлическими латами чудовище, а вот сам дудочник с трудом мог сосредоточиться на мелодии «подчинения», которая едва-едва дотягивалась до чарана. Ощущение было, будто он пытается выловить в ручье шустрого и юркого угря, а треклятая рыба, вдоволь нашлепав его по запястьям длинным хвостом, в самый последний момент выскальзывает из натруженных рук, и все приходится начинать сначала.
Впервые за долгое время музыкант стал наблюдателем, а не главным действующим актером на сцене битвы. Не ему принадлежал первый голос, а чарану, стремительно перетекающему из человечьего облика в облик существа из металла и витых красноватых жил. Именно он вел эту партию, его тяжелый клинок порхал между наемниками, позабывшими про шестигранные колья и схватившимися сдуру за короткие палаши, более пригодные для уличной драки. Самого змеелова все еще защищала наигрываемая им мелодия, и она же замедляла быстрого, как порыв ветра, чарана, сковывала ему ноги тяжелыми кандалами, притягивала становящиеся металлическими и слишком длинными руки к земле – но всего этого было слишком мало, чтобы его остановить, поставить на колени и убить.
Не потому ли неназванная Госпожа именно его предложила в качестве откупной жертвы, чтобы других нелюдей оставили в покое? Наверняка же чаран-выродок, невероятным образом научившийся менять облик по собственному желанию, мешал загрядской нечисти ничуть не меньше, чем людям, да вот только загребать жар чужими руками всегда приятней.
Оборотень ловко увернулся, пропуская чужой клинок в волоске от своего живота, ухватился свободной рукой за оголовье рукояти, и в следующую секунду попавшийся по собственной глупости наемник уже с глухим хрипом соскальзывал на мостовую, заливая ее кровью из проткнутой насквозь грудины. От второго, понадеявшегося зайти со спины, оборотень лишь небрежно отмахнулся удлинившейся металлической лапой – острые когти легко прорезали плотную кожаную куртку, полилась кровь, и в стылом зимнем воздухе запахло бойней. Человек упал навзничь, роняя оружие, с диким воплем пытаясь зажать рану на животе, не дать скользким внутренностям вывалиться через уродливую прореху. Бесполезно. Этому теперь в лучшем случае минут десять осталось.
Чья-то рука ухватила дудочника за голенище сапога. Змеелов вздрогнул, опустил взгляд на человека, чье лицо было залито кровью из неглубокого, но обильно кровоточащего пореза на лбу. Длинные волосы спутались в неровные космы, куртка изодрана на спине когтями чарана.
– Что же ты… не поможешь?
Музыкант не успел ответить, потому что откуда-то сверху раздался высокий женский визг, потом грохот падающей черепицы, а затем… он не поверил своим глазам.
Чаран бросил наемника, которому едва не обрубил обе руки, и кинулся на крик, на ходу обращаясь в стальное чудовище, в длинном зверином прыжке покрывая огромное для человека расстояние и у самой земли успевая поймать сорвавшуюся не то с крыши, не то с подоконника девчонку в многослойных ромалийских тряпках. И вот тут наконец-то петля колдовской мелодии смогла зацепить оборотня. Человеческий облик более не служил ему защитой, и музыка наконец-то охватила его тугой сетью, приковала разом отяжелевшие руки к земле, да так стремительно, что чаран едва успел выпустить девчонку.
– Беги…
Голос низкий, рокочущий, чуть скрежещущий, будто бы заговорил металл. Девчонка подняла взгляд на змеелова, но почему-то последовать совету оборотня не спешила, напротив, подняла руки, будто бы пытаясь ухватить в воздухе что-то невидимое. Звякнули колокольчики на дешевых ромалийских браслетах, бродяжка сцепила тонкие пальцы в замок, будто бы и впрямь что-то поймала, потянула… и дудочник ощутил, как что-то вновь пытается оборвать его мелодию, скинуть петлю с железного оборотня, покорно вставшего на колени.
Неужто оборотень себе «зрячую» подцепил?! Ай, молодец, ничего не скажешь. Просто умница! Это же надо было додуматься – сойтись с ромалийской ведьмой, чтобы та колдовством помешала дудочникам поймать своего любовничка. Давно уже в Ордене шли разговоры о том, что ромалийских ведьм пора либо на плаху отправлять, либо в дудочницы переманивать, а то развелось их на славенских дорогах видимо-невидимо. В какой город ни приди, куда ни плюнь – всюду в ромалийский табор попадешь, а уж они без «зрячей» не кочуют, страшно им, видите ли. А то, что лирхи эти своими танцами да ритуалами начисто перебивают музыку змееловов, так им до того дела нет. А Ордену служить «зрячие» не хотят, бегут при первой же возможности, да еще так ловко и хитро, что и следов не остается – как сквозь землю девки проваливаются. Только и слышно, что вроде звенят где-то колокольчики, слабо-слабо раздается заливистый хохот, а «зрячей» уже нет. И связывали их, и раздевали догола, отбирая амулеты, украшения и одежду, и железом холодным к стене приковывали – все одно уходят как-то. Будто призраки, а не крещеные люди из плоти и крови.
Только вот раньше «зрячие» девки не брали в свою постель чаранов, не приручали их, как сторожевых собак, не выступали открыто на охоте против змееловов. А раз выступили, значит, переметнулись на сторону врагов человеческих и гнать надо ромалийцев в шею из всех приличных мест, а лирх их «зрячих» – на костры, на плахи отправить! Пора гадалкам да плясуньям узнать свое место, слишком уж много воли себе взяли. Ничего, и на них хомут найдется, только бы выбраться из этой глуши, вернуться в Орден.
Морозный воздух сотряс глухой, дребезжащий вой: кто-то из наемников, оправившись от испуга при виде смерти товарищей, а то и просто улучивший удобный момент, пинком отправил ромалийскую девку в ближайший сугроб, чтобы не мешалась, и всадил железный шестигранный кол аккурат под одну из грудных пластин оборотня. Полилась темная, дымящаяся на холоде жидкость, чаран задрожал всем телом, но с места не двинулся, зато девка – та закричала как резаная, едва увидела, как под правую руку ее любовнику всаживают второй кол. Все, деточка, кончилась твоя воля. Чего ты стоишь без этой груды железа в сажень ростом, без его силы, скорости и острых, как ножи, когтей? Да ничего.
Мелодия дудочки зазвучала громко, победно, колдовская спираль оборачивалась вокруг чарана все сильнее, все крепче, туманя разум, отбирая волю и усыпляя инстинкт самосохранения. Этот оборотень уже не поднимется с колен, его разделают на куски прямо здесь и унесут голову в качестве почетного трофея в Орден Змееловов.
