Я слышу, как ты отвечаешь мне прямо сейчас. Я представляю, как твой рот прижат к моему плечу, и как ты произносишь слово, решающее для тебя все эти проблемы: «Бог». Что ты скажешь, если я сообщу тебе, что ни одна другая форма жизни в галактике, обладающая интеллектом, не верит в богов или Бога? В него верим только мы, Альберт. Только человеческая раса.
Наконец у меня есть вера, такая же глубокая, как твоя, любимый. Мы заключили контракт, и я намереваюсь жить согласно ему. Вот почему тебе было так трудно убедить меня в этом. Когда я разрабатываю план, или я соглашаюсь на что-то еще, я придерживаюсь этого. И я не изменяю этому из-за прихотей. Контракт — это священное доверие.
Так что я знаю во что верю в конечном итоге. Это не религия. Это не Бог. Это ты, дорожайший мой Альберт. Ты — смысл моей жизни.
Твоя верная Арлин.
Это моя вина. Старый добрый Флай Таггарт единственный, кому здесь плохо. Миссия шла без помех. Что с того, что я недоволен тем, чтобы снова оказаться в невесомости? Арлин, как обычно, здесь нравится. У Идальго тоже все хорошо. Один только ваш покорный имеет с этим проблемы.
Мне ужасно скучно. Мы покинули базу всего лишь несколько недель назад по земному времени. Мы достаточно узнали о галактике, в которой человечество было не значительнее какой-нибудь паршивой деревеньки. Открытие того, что ты являешься частью общины самого невежественного «разумного вида» во вселенной, угнетает. По крайней мере, меня.
На этом корабле мы были так же полезны, как девочки-скауты при Арденнском наступлении. Пока C&P везли нас на планету Фредов, нам не оставалось ничего, кроме как сидеть и бездельничать.
Мне не следует кричать. Подумать только, Арлин наконец уложила в постель мужчину своей мечты, а затем вынуждена лететь с нами. Впрочем, у моей подруги есть свои причуды.
Даже если бы им с Альбертом не нужно было расставаться таким вот образом, я с трудом представлял, как она откладывает момент истины. Она никогда не колеблется, следовать приказу или нет. Идальго завоевал ее уважение, но даже если бы у него это не получилось, она не стала бы действовать в ущерб миссии. Я знаю Арлин Сандерс.
То есть, Арлин Галлатин. Я никогда не забуду, что Альберт приказал мне заботиться о ней.
Так, что еще нового? Глупейшая вещь, которую может сделать солдат — это захотеть избежать скуки. В случае со мной проблема в том, что я никогда не был солдатом. Я воин. Это значит, что мне не по душе долгие периоды праздности, особенно когда приходится плавать, словно олива в дьявольском мартини.
Сеарс и Роэбак пытались найти для нас работу. Но этот корабль был гораздо более автоматизирован, чем «Бова». Это то же самое, как для воина Апачи на борту авианосца нашлось бы меньше занятий, чем в каноэ. На «Бове» ответственным был флот. Здесь же технологии были такими продвинутыми, что никто не мог быть за них ответственным, кроме S&R. Я не знаю, почему считал, что может быть иначе. Глупая человеческая гордость — не монополия морской пехоты, что бы не говорили всякие идиоты из других профессий.
Была одна полезная задача. Кто-то должен был подготовить программу, с которой мы будем действовать, когда снимем восьминедельную-сорокалетнюю блокаду и вернемся. Один вопрос: кто из команды был наименее подготовлен для этой работы! Не то чтобы я на этом спотыкался. Да и моя подруга была бы первой, кто признал бы, что Джилл более пригодна для этого, чем Идальго или она сама. (С каким бы удовольствием я передал бы эти слова моему любимому подростку).
Я так отчаялся, что буквально охотился на все, чем можно было бы заняться. У нас было достаточно космических спецкостюмов, но не было нужды выходить наружу. Я намекнул капитанам, что, может быть, кому-то из нас следует вести надзор сверху, но в ответ они просто посмотрели сквозь меня, с такой же легкостью, с какой смотрели сквозь наши прозрачные скафандры. Наконец они показали мне оружие, которое мы будем использовать на базе Фредов.
Лучевые пушки! Клянусь Богом, это лучевые пушки! Они совершенно не требовали ухода.
На «Бове», по крайней мере, были книги. Я нашел копию «Лагеря всех святых» (The Camp of All Saints). У меня не было такой памяти, как у Альберта, но я запомнил одну фразу о том, что цивилизация — это то, что стоит за твоим оружием, а тот, кто стоит перед ним — это противник цивилизации. Хороший девиз для морпеха. Я размышлял, что было бы, если б мы были на базе гиперреалистов. Было странно не иметь при себе оружия все время, пока мы там находились. Но на нас так ничто и не напало. Эта тема так и не всплыла в наших разговорах, если не считать слов Альберта: «Нет оружейного контроля там, где разум — единственное оружие».
Когда мы только прибыли на ту базу, Альберт, должно быть, подумал, что попал на небеса.
Перед нашим отлетом Арлин сделала все, чтобы убедить его, что это действительно так. Я буду скучать по Альберту.
Арлин показала мне копию письма, которую она написала своему любимому. Она втиснула в него очень многое. Она бесконечно очарована Сеарсом и Роэбаком и их кораблем. А я все еще пребываю в депрессии. Мне бы хотелось, чтобы сверхсветовые скорости все-таки были возможны. Независимо от того, выполним мы нашу миссию или провалим ее, меня грызет предчувствие, что мы уже не увидим нашу цивилизацию вновь. И если это случится, то можно считать, что Фредам с их бесчисленными демоническими ордами все же удалось отобрать Землю персонально у меня.
— Ты должен благодарить Сеарса и Роэбака, — сказал капитан Идальго. — Еда становится лучше.
Тут он был прав. Последний обед был вполне терпим. На вкус он был как смесь мяса и шоколадного пудинга. Главное, что есть было можно.
— Да уж, они настоящие товарищи, — сказал я. Поняв, как это прозвучало, я добавил: — Я их не критикую. Они единственные друзья человечества по эту сторону пропасти.
Арлин влилась в беседу:
— Они были официальные экспертами по людям. Остальные инопланетяне-вестники не очень-то желали иметь с нами дело.
Это было открытие.
— А может быть, остальным было с нами до смерти скучно? — спросил я, стараясь звучать не автобиографично.
— Может быть и так, — задумчиво произнесла Арлин. — Это означает, что Сеарса и Роэбака интересует Земля. Они не имеют представления, почему мы так от них отличаемся. Нас считают противобиологичными, потому что вселенский разум привык считать разумными только вечных существ.
Идальго потряс головой в сомнении:
— Если у тебя идет кровь, значит ты живешь, — сказал он. — Монстры, должно быть, думают, что мы живем достаточно долго, чтобы уничтожить нас.
